Государев наместник

Полотнянко Николай Алексеевич

И тут особенно радостно зазвонили колокола. Из Успенского собора через Фроловские ворота двинулся крестный ход. Отец Никифор обомлел от увиденного великолепия: впереди шло духовенство с образами, за ними – стряпчие, стольники, дворяне и дьяки в золотом парчовом платье, выданном им на торжество из казённых хранилищ, далее шел государь, а за ним – бояре, окольничие, думные люди и гости, по бокам государя сопровождали полковники и головы стрелецкие. Вся Красная площадь была заполнена народом. При появлении государя все встали на колени и земно поклонились.

Возле Лобного

места патриарх, после прочтения отрывка из Евангелия, подал царю ветку вербы. Подвели белого осла, патриарх сел на него, Алексей Михайлович взял конец повода и повёл осла по дорожке из красных и синих сукон, которые расстилали стрельцы. Впереди царя и патриарха двигались красные сани, на которых стояла огромная изукрашенная верба. Крестный ход через Фроловские ворота вернулся в Успенский собор под звонкий и радостный звон колоколов кремлёвских соборов и церквей столицы.

На Пасху отцу Никифору удалось просунуться в Успенский собор на утреню. Этому помогло его новое священническое одеяние, подаренное ему Иваном Нероновым, а ещё больше встреча с Фёдором Ртищевым, который не починился подойти к нему сам, когда увидел Никифора возле собора. Ртищев шёл в храм, чтобы проведать, всё ли готово для встречи государя, и захватил с собой Никифора, где тот и остался.

Вскоре в собор пришёл государь, а с ним бояре, окольничие, думные дворяне и дьяки, стольники и стряпчие, все в золотых одеждах. После хвалительных стихир Алексей Михайлович прикладывался к иконам, затем христосовался с патриархом, архиереями в губы, а остальное духовенство жаловал к руке. К числу последних по какому-то несвойственному ему смелому порыву примкнул и отец Никифор. К царской руке он приблизился последним. Заметил, что протопоп Успенского собора недоумённо на него глянул, но Никифор уже поцеловал руку царя и получил от него красное яйцо. Возвращаясь на свое место, он почувствовал, что на губах у него солёно. Это были слезы умиления и великой радости, которые переполняли его душу. Те же чувства владели православными людьми всей русской земли в день Светлого Христова Воскресенья. Вся Русь единодушно славила Бога, не предполагая, что через несколько лет по православному единодушию непримиримо пройдёт кровавая трещина раскола.

Пасхальную обедню Аввакум и Никифор провели в Казанском соборе, а после службы были званы Иваном Нероновым на трапезу. В конце застолья протопоп сказал Никифору, что говорил с патриархом о его деле, и тот велел им явиться на патриаршее подворье через два дня.

– Жаль, не увижу твоего торжества, Никифор, – сказал Аввакум. – Я еду завтра. Пора возвращаться к своим блудолюбивым чадам.

– Экий ты нетерпеливец, Аввакум! – сказал Неронов. – Душу человека враз не построишь. Это не изба, которую можно срубить за день.

– Милостивец мой Иван Васильевич, – горько молвил Аввакум. – Знаю, что тороплив и горяч, но ничего с собой поделать не могу. Мало в людях братолюбия. Вот сегодня христосовались, но друг другу мало кто простил. А Господь, он всё зрит!

Никифор забеспокоился, что вспыхнет за столом несогласие, но Иван Неронов не ответил Аввакуму, и тот успокоился.

Через

два дня Неронов и Никифор явились на патриаршее подворье. Народу там было много: из многочисленных вотчин явились к патриарху люди поздравить его с пасхой и поднести поминки деньгами, мехами и сукнами. Неронова и Никифора пропустили мимо них. Из тёмных и душных сеней они прошли в комнату, которая была так густо увешена образами, что напоминала молельню.

Патриарх Иосиф сидел в кресле, он был недужным старцем, всегда углублённым в свои думы. Гостей заметил, когда они земно поклонились и этим произвели шум.

– Что за поп? – спросил Иосиф, указывая бледным перстом на Никифора.

– Отец Никифор, – сказал Неронов. – Я уже тебе доносил, святейший патриарх, что его вышиб из прихода стрелецкий капитан Вострецов и возвёл на отца Никифора поклёп, что он не радел о патриаршей вотчине.

Иосиф осмысленно посмотрел на Никифора и вопросил:

– И много чего у меня украл, поп?

Никифор от этих слов, вымолвленных с язвительным смешком, похолодел от ужаса.

– Хотя не видно, что ты крал, – продолжил патриарх, – тощ больно. Сколько на приходе был?

– Четыре года, – пролепетал Никифор.

– Срок достаточный, чтобы пошарить в моих закромах. Ладно, о чём просишь?

– Места ищу.

– А на старое не пойдёшь? – спросил Иосиф. В горле у него забулькало, и он отпил из кубка лекарственный настой.

– Не стоит его возвращать на старый приход, – подал голос Неронов. – Раздоры не утихнут, новая склока вспыхнет.

– Есть у нас что-нибудь подходящее?

– В этом году окольничий Хитрово закладывает новый град Синбирск на Волге. Видел отца Никифора, и он ему приглянулся. Просил меня передать тебе, святейший патриарх, если на то будет твоя воля, отдать отца Никифора ему на церковь во имя Святой Живоначальной Троицы в новом граде Синбирске.

– Не знаю, как и разрешить это дело, – задумчиво сказал патриарх. – Очень уж робок твой поп, Иван, как он справится? Там ведь тьма язычников, мордва, чуваши, гулящие людишки.

– Отец Никифор тих, это правда, но слово Божье исповедует истово. А твёрдость, когда надо, окольничий Хитрово выкажет. Он – воевода.

– Уговорил. Ладно. Благословляю тебя, отец Никифор, на соборную церковь в новом граде Синбирске, – решил патриарх и тут же приказал служке: – Анисим, напиши челобитную в приказ Казённого двора, чтобы выдали ему всё потребное для нового храма.

Никифор поцеловал руку патриарха, то же совершил и Неронов.

– Ступайте, – сказал патриарх. – Жду от тебя, поп, добрых вестей.

Выходя из патриаршего подворья, отец Никифор с трудом верил своему счастью. Ему казалось, что сейчас догонит его патриарший служитель и объявит, что прихода ему не дано. Иван Неронов заметил беспокойство Никифора.

– Дело твоё решено, – сказал он. – Побывай у окольничего Фёдора Ртищева и поклонись ему. Это он говорил о тебе с патриархом.

– Обязательно поклонюсь, – радостно вымолвил Никифор, окончательно уверовавший в своё счастье. – А тебе, отец Иван, я хоть сейчас поклонюсь за твою доброту.