Государев наместник
Шрифт:
– Своди мотню! – крикнул Влас.
Много рыбы попали в крылья невода, а его центровая часть, мотня, была полностью заполнена ею. Рыбы было так много, что мужикам пришлось поднатужиться, чтобы вытащить мотню на край берега. Федька столкнул лодку с песка и подвёл её вброд к неводу. Рыбу вытрясли из крыльев, потом подхватили вчетвером мотню и опрокинули в лодку.
– Добрая тоня, – сказал ватажник. – Ребята будут довольны.
– Как бы не так! – рассмеялся Влас. – Им же её чистить.
Для артельной ухи Степан взял из амбара самый большой котёл. На вкусный запах варева из избы
– Ладно! – махнул рукой атаман. – Дозволяю по одной чарке вина. Не боле!
Это решение было встречено одобрительными криками. Чарки у всех, кроме Федьки, были свои, и большие. После вина и еды ватажники пришли в гулевое настроение.
– Филька, песню!
И полетела, как птица, над Волгой, берущая ватажников за душу, песня.
Не для меня, молодца, тюрьма строена,
Одному-то мне, доброму молодцу, пригодилася.
Сижу-то я в ней, добрый молодец, тридцать лет,
И тридцать лет и три года.
Появилась сединушка во русых кудрях,
А бородушка у молодца стала белый лён;
На резвых-то ногах железнушки перержавели,
Все дверюшки-вереюшки развалилися.
Пошёл-то я, добрый молодец, из тюрьмы-то вон:
«Ты прости, прости, вор – злодеюшка, земляна тюрьма,
И не ты ли меня, молодца, состарела!»
Федька такую песню ещё не слыхивал и не певал, но она с первого раза царапнула его за душу. Были взволнованы песней и ватажники, у многих по щекам покатились слёзы, что Федьку сильно поразило. Он не ведал, по молодости, того, что вор слезлив, а плут богомолен.
Всем места в избе не хватило, и Федька спал в амбаре. Ещё до света его разбудил Степан.
– Хватит дрыхнуть, парень, – сказал он, позевывая. – Поди, вымой котёл из-под ухи. Да кипяточка не жалей, ошпарь, как следует!
Волгу плотной пеленой окутал туман, и было зябко. Федька вернулся в амбар, нашёл топор, взял сухое полено и наколол растопку. Огонь мигом охватил лучины, затем, пошипев, загорелись слегка отсыревшие от росы дрова. Федька наполнил котёл водой и сел возле костра. Было тихо и сумрачно. Туман шёл с воды на берег, лез на гору. Где-то невнятно крикнула птица, и опять вокруг стало тихо.
Вода нагрелась, Федька нарвал травы и стал тереть ею нутро котла. Выплеснул грязную воду и налил чистой, из Волги. Подбросил в костёр дров и снова сел возле костра. За Волгой в тумане проявилось бледно-желтое пятно, вставал новый день, а что он принесёт ему, Федька не ведал. На душе было ощущение тревоги и близкой опасности. Федька вспомнил слова атамана, что сегодня начнется гулевая путина, и у него засосало под ложечкой, будто он заглянул в пропасть и глубина поманила его прыгнуть в бездну, а отшатнуться от края не было сил.
Вода в котле закипела, Федька отгрёб из-под него самые жаркие поленья, чтобы вода кипела не сильно. Ватажники стали просыпаться, выходить из избы, потягиваться, покряхтывать, подходить к реке и смачивать волосы сначала на лице, а потом и на голове. Вставших на утреннюю молитву Федька не приметил, да и сам он ещё лба не перекрестил этим утром, как, впрочем, и вчера,
К котлу подошёл Степан, насыпал в него толокна и стал помешивать палкой. Едва только успели взять в руки чашки с толокном, как со стороны береговой горы послышались шум и треск. Все поворотились в ту сторону и увидели, как из ежевичных кустов выбежал Филька, очумело глянул на ватажников и кинулся в избу.
– Торопитесь, ребята, есть, – сказал Степан, – а то не поспеете.
Из избы выскочил Филька, на бегу достал из-за пазухи ложку и принялся есть толокно из котла. Бывалые ватажники тоже поспешали насытиться. Только Федька сидел с чашкой на коленях, не зная, почему разразилась такая спешка.
Из избы вышел Лом, он был одет по-боевому: на голове – блестящий железный шелом, от плеч до бедер – кольчатый доспех, на поясе сабля и чекан.
– Филька принес добрую весть, – сказал атаман. – Подле Надеиного Усолья ночевал купецкий струг. По мале он будет супротив нас на Яр-Камне. Купцы тароваты, казну на струге держат богатую, на Низ идут за икрой и рыбой. Как решите, побратимы?
– Брать казну! – завопили ватажники и кинулись за оружием.
Лом подошёл к костру, возле которого остался один Федька.
– А ты что, новик, не поспешаешь? Или здесь будешь?
– Нет, я как все, атаман, – ответил Федька. – Нож при мне.
– Он тебе нынче понадобится, – сказал Лом. – Будь рядом со мной. Погляжу, на что ты годен.
Вооружившись, ватажники собрались вокруг атамана. Почти у всех на поясах были сабли, некоторые держали в руках пищали.
– Помните, люди ярыжные, – властно сказал Лом. – Здесь я вам старший товарищ, а в бою – атаман! Зарублю любого, кто посмеет мне противиться!
Ватажники, тесня друг друга, полезли в лодку. Федька успел прежде всех, вскочил за борт одним махом и сел на дно близ атамановых ног. Сам Лом стоял на носу лодки и жадно озирал Волгу. Утренний туман рассеялся, водная гладь блистала отражённым блеском солнца. Ватажники в восемь вёсел гнали лодку к острову, который звался Яр-Камнем из-за того, что было там наиболее сильное течение, которое с шумом разбивалось об острый каменный выступ. Немало здесь погибло стругов от камней, но не меньше было захвачено, разграблено и пущено на дно лихими ватажниками.
Лодка добежала до острова, Лом спрыгнул на берег и быстро стал взбираться на утёс, чтобы ждать подхода купеческого струга. От Надеиного Усолья до Яр-Камня было недалече, и он должен был скоро появиться. Федька полез вслед за атаманом. Тот глянул на него и усмехнулся.
– Смотри в оба, – сказал Лом. – Узришь струг раньше меня, дам золотой.
На утёсе было зябко. Небольшая берёзка, чудом вросшая в трещину между каменьями, пошумливала листвой и звенела треплющейся на ветру молодой и тонкой берестой. Федька лёг грудью на холодный камень и до рези в глазах вгляделся вдаль. Волга была пуста, ничего приметного на ней не шевелилось, кроме разбежливых волн и плеска крыльев орливых чаек. Лом неотступно вглядывался вдаль, он тоже хотел узреть струг первым, на то он и атаман.