Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники
Шрифт:
«Герой Карса», как величали Лорис-Меликова в печати, застал столицу переживающей торжества по случаю возвращения из Турции войск гвардии. Еще высились триумфальные арки, воздвигнутые в честь «победоносного русского воинства», с лавровыми венками, крестами Георгиевского ордена, названием мест, прославленных подвигами гвардейцев. Но атмосфера в столице — и Лорис-Меликов сразу же почувствовал это — была отнюдь не праздничная.
Стоившая народу огромных жертв, война усилила в обществе критическое отношение к власти, к существующим порядкам. Резкое вздорожание жизни способствовало общему недовольству. Все как будто ожидали перемен, на которые смутно надеялись еще в период войны. Казалось, что после победы страна-освободительница будет жить иной жизнью. Конституция, которую по воле Александра II обрела независимая Болгария, будоражила воображение российских либералов. Адреса ряда земств прямо или косвенно намекали на необходимость
«Особое совещание для изыскания мер к лучшей охране спокойствия и безопасности в империи», созданное под председательством П.А. Валуева весной 1878 г., и к осени не смогло таких мер изыскать. О его бесплодных заседаниях М.Т. Лорис-Меликов был осведомлен его участниками А.А. Абазой, Д.А. Милютиным и самим Валуевым: совещавшиеся обсуждали преимущественно способы усиления полицейских репрессий. Но ужесточение карательной политики революционеров не останавливало.
В такой обстановке в конце декабря 1878 г. в прессе появились первые сообщения об эпидемии в Поволжье. Симптомы ее дали знать о себе в Енотаевском уезде Астраханской губернии еще в начале октября. Непонятная болезнь, охватившая жителей станицы Ветлянка и окрестные селения, похожая на тиф, унесла уже в первый месяц сотни жизней станичников. Но, как это всегда было в империи, местные власти не спешили сообщать в центр неприятные известия, думая справиться с бедой своими силами, да и характер заболевания был неясен. Атаман казачьего войска К.Ю. Фосс долго скрывал болезнь, косившую жителей подведомственной ему области, от губернатора Н.Н. Биппена. Губернатор пытался противодействовать ей своими мерами, не привлекая внимания центра. Местные власти по-своему исходили из интересов края, стремясь не нанести ущерб его рыболовным промыслам и торговле.
Городской голова Царицына Н. Мельников, в середине декабря бывший в Петербурге и вызванный к министру внутренних дел Л.С. Макову, убедился, что в министерстве ничего неизвестно о положении дел в Астраханской губернии121. А там уже началась паника. «На войне было страшно, а в Ветлянке во время болезни куда как страшнее», — сравнивали возвратившиеся с театра военных действий и нельзя сказать, чтобы слабонервные казаки122. По одной из версий (существовали и другие), именно казачий полк, вернувшийся с Русско-турецкой войны, и занес заразу в родные станицы Волжского низовья.
Между тем вести о смертоносной эпидемии уже распространялись: прошел слух о появлении чумы в Царицыне. Это заставило саратовского губернатора М.Н. Галкина-Врасского 17 декабря телеграфировать в Министерство внутренних дел сообщение об эпидемии в низовьях Волги и просить о помощи. Л.С. Маков предписывал саратовскому губернатору учредить карантин и направлял в Саратов партию врачей. В ответ губернатор сообщал, что эпидемия затухает123. Позднее будет установлено, что «ветлянская эпидемия почти всецело предоставлена была естественному ходу ее развития. Только 18 декабря, когда эпидемия вступила уже в период ослабления, приняты были ограничительные меры к ее прекращению: Ветлянка была окрркена кордоном»124.
Лишь 22 декабря в «Правительственном вестнике» появилось сообщение о вспыхнувшей в станице Ветлянка Астраханской губернии эпидемии, которая с наступлением холодов пошла на убыль. Болезнь не определялась как чума, отождествляясь с тифом, дающим осложнения на легкие. Столь же успокоительными были и последующие известия в казенной печати. Они, впрочем, не остановили распространявшейся паники: слухи о появлении чумы в самых разных районах то и дело появлялись в неофициальной прессе. Редактор-издатель «Московских ведомостей» М.Н. Катков позднее будет обвинять либерально-демократическую печать в «раздувании опасности». Но в той обстановке газеты — центральные и местные — предпочитали дать непроверенные сведения и последующее их опровержение, чем пройти мимо сообщений, могущих оказаться действительными.
И все же правительство до поры не очень тревожил очаг заразной, неопознанной болезни, вспыхнувшей вдалеке от столицы. В Петербурге в разгаре был зимний сезон: балы, парадные обеды, приемы и рауты нескончаемой чередой шли в Зимнем и Аничковом дворцах, как и во дворцах всех великих князей Романовых.
16 января эти проблемы обсркдались в Комитете министров по представлению министра внутренних дел Л.С. Макова с участием медицинских экспертов. Доктор С.П. Боткин (член медицинского совета Министерства внутренних дел) и лейб-медик Н.Ф. Здекауер определяли эпидемическую болезнь в Астраханской губернии как чуму. Меры по локализации заразы, предотвращению ее распространения признали недостаточными, решено было предпринять действия по ее искоренению в очаге заболеваний: затихшая в связи с наступлением холодов эпидемия могла вспыхнуть весной. С этой целью постановили «послать на места доверенное лицо, с обширными полномочиями». В кулуарах называли трех кандидатов: градоначальника Санкт-Петербурга, генерал-адъютанта Ф.Ф. Трепова, а также героев Русско-турецкой войны генерал-адъютантов И.В. Гурко и графа М.Т. Лорис-Мели-кова. 17 января — накануне большого бала в Зимнем дворце — на совещании у Александра II обсуждался выбор командируемого в низовья Волги. Сам император высказался в пользу Трепова, но остальные участники совещания — военный министр Д.А. Милютин, шеф жандармов А.Р. Дрентельн и министр внутренних дел Л.С. Маков — единодушно «подали голос» за Лорис-Меликова, склонив на свою сторону и Александра II. В тот же день граф был вызван во дворец для объявления Высочайшего повеления125.
Царским указом 25 января «в видах безотлагательного принятия мер к прекращению обнаружившейся в Астраханской губернии заразы и предупреждения дальнейшего ее распространения на другие местности» учреждалась должность временного астраханского генерал-губернатора и сопредельных с нею губерний. Губернаторы Астраханской, Саратовской, Самарской и Ставропольской губерний, а также начальники соседних областей подчинялись генерал-губернатору126. Этим же указом Александр II назначал генерала от кавалерии, генерал-адъютанта графа М.Т. Лорис-Меликова на пост астраханского генерал-губернатора.
Полномочия генерал-губернатора были огромны — ему предоставлялось право «делать распоряжения именем Его Императорского Величества», непосредственно обращаться к императору, объявлять подвластную ему территорию или ее части на военном положении. Генерал-губернатору присваивались права командира корпуса в военное время и подчинялись войска, расквартированные в подведомственных губерниях. Все министерства и ведомства должны были оказывать ему содействие127. «Единство распоряжений лучше всего может обеспечить быстроту их исполнения»,— приветствовала влиятельная консервативная газета «Московские ведомости» решение о временном генерал-губернаторстве в низовьях Волги128. Либеральная пресса с не меньшим одобрением встретила назначение Лорис-Меликова генерал-губернатором в край, где гнездилась общая для всех опасность.
Разумеется, от этого назначения — волею царя — Лорис-Мели-ков не мог отказаться, но при желании сумел бы уклониться. Врачи без всякой натяжки представили бы справки о том, что состояние здоровья графа препятствует выполнению возложенной на него задачи, и он нуждается в дальнейшем лечении. Михаил Тариелович пытался, правда, отговориться тем, что Поволжья вовсе не знает, но в ответ, как рассказывали, услышал: «Нет! Поезжай!»129 Человек чести и долга, Лорис-Меликов безропотно подчинился приказу «усмирить чуму», хотя новое назначение сокрушало его надежды на размеренную, спокойную жизнь, к которой он потянулся после войны. Наверное, при этом он не чужд был мысли о своей карьере, новой ступенью в которой могло быть успешное выполнение задания. Но поставленная перед ним задача уже увлекла его и своей трудностью, и благородной целью. Искоренить чуму, избавить население целого края от страшных последствий новой вспышки эпидемии, а страну от паники, которая могла бы дестабилизировать жизнь, — на это стоило потратить силы и здоровье. И он снова «в надежде славы и добра» устремляется в гущу событий, говоря современным языком, в их «горячую точку».