Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Итенберг Борис Самуилович

5 ноября 1880 г. состоялось заседание Особого совещания с приглашением столичных редакторов и издателей (М.М. Стасюлевича, А.А. Краевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.П. Гилярова-Платонова, А.С. Суворина, В.В. Комарова, В.А. Полетики). Стасюлевич, выступавший от имени представителей прессы, поддержал план ее преобразований, представленный Н.С. Абазой. «Между печатью и цензурой должен быть положен закон и суд», утверждал он, считая, что обязанностью цензуры нужно оставить «одно наблюдение, но не осуждение и кару. Пока никаких других средств к установлению порядка в печати не открыто»⁴¹⁹.

После ухода представителей прессы была создана комиссия для составления новых правил о печати. К.П. Победоносцев в кулуарах ужасался готовящимся переменам, негодуя, что Аорис-Меликов и его сторонники желают «пустить куда-то в свободное пространство —

в так называемое общество важнейшие функции государственной власти»⁴²⁰. Но на заседаниях комиссии обер-прокурор Святейшего синода столь определенно не высказывался. Сам Валуев, видя явный перевес сторонников Лорис-Меликова, вел себя весьма сдержанно, хотя в записке Н.С. Абазы увидел стремление узаконить «разнузданность печати». «Оказалось, что при данных условиях полная свобода печати предрешена. Остается изыскивать способы и средства сделать ее по возможности менее вредной», — обозначил он в дневнике свою позицию. И председатель комиссии такие способы изыскивал, всячески тормозя тем самым и затягивая продвижение проекта новых правил о печати. Доказывая в Совещании, что «печать необходима как воздух», Лорис-Меликов одновременно успокаивал его членов тем, что «при новых законах и при помощи суда журналисты будут сидеть в «кутузках» и ходить в «сибирках»⁴²¹.

Позднее Валуев признавался, что уже после заседания 5 ноября 1880 г. «убедился в невозможности прийти к каким-нибудь удовлетворительным результатам, а гр. Лорис-Меликов и Н. Абаза вслед за тем убедились, что они меня не могли ни провести, ни сбить с толку. Затем дело тянулось, так сказать, в силу первоначального толчка, но никто в его успех не верил, и после 1 марта никто о нем не упоминал»⁴²². Проект нового законодательства печати, отменявший предварительную цензуру и вводивший единую судебную систему преследований за ею нарушения, был окончательно обсужден Особым совещанием 28 февраля 1881 г. П.А. Зайончковский, думается, делает верный вывод, что не только разнородные стремления в Особом совещании по пересмотру правил о печати, но несовпадение его задач «с целями императора и его камарильи, стремившихся ко всемерному обузданию прессы», обрекали на провал проект отмены предварительной цензуры⁴²³.

Приступая к преобразованиям в области печати, Аорис-Меликов убеждал царя, что «создание такой прессы, которая бы выражала лишь нркды и желания разумной и здравой части общества и в то же время являлась верным истолкователем намерений Правительства — есть дело весьма, трудное и достижимое только продолжительным временем»⁴²⁴. Верил ли он в возможность создания такой прессы в империи, сказать трудно. Стремясь опереться в своей преобразовательной деятельности на общество, Лорис-Меликов должен был допустить определенную свободу печати. Но он не мог не видеть, что ее даже относительная прямота и «некоторая самостоятельность» в обсуждении важных общественных вопросов (что он справедливо считал достижением своей политики) встречают неприятие и отпор в верхах. И он вынужден был, «чтобы выручить дело и оградить себя», прибегать к цензурным карам, в целях умиротворения власти⁴²⁵.

Аорис-Меликов оказывался в замкнутом кругу: чтобы сохранять доверие царя, которого считал своей главной опорой, он должен был ограничивать свободу печати, поддержку которой также не хотел потерять.

Разомкнуть этот круг он так и не смог.

* * *

Важнейшей задачей Лорис-Меликов считал пересмотр «Положения о земских учреждениях». С преобразованием местного общественного самоуправления он связывал и губернскую реформу, призванную ослабить централизацию власти и снять антагонизм между общественным управлением и администрацией. Но, признавая пересмотр земской реформы 1864 г. неудобным и несвоевременным, он наметил ряд частных мер к облегчению земской деятельности, которые изложил в упоминавшейся уже записке к тогдашнему министру внутренних дел Л.С. Макову. Из них была осуществлена (по представлению того же Макова) лишь отмена права губернаторов утверждать выборных служащих земств. Выступая перед прессой 6 сентября, Аорис-Меликов предал гласности свое намерение создать условия для нормальной деятельности органов самоуправления, а в случаях необходимости и расширить их права, если этого требуют местные условия.

Циркуляр Министерства внутренних дел от 22 декабря 1880 г. предписывал губернаторам передать на обсуждение земствам

вопрос об изменении в местных по крестьянским делам учреждениях. В приложении к нему рассылался свод земских ходатайств по этому поводу. Передачу вопроса о крестьянском самоуправлении «на предварительное и всестороннее обсуждение земства» Михаил Тариелович числил среди своих заслуг⁴²⁶. Циркуляр этот земствами трактовался весьма расширительно, чему власти до поры не препятствовали. Вообще явочным порядком (как и в области печати) земская деятельность при Лорис-Меликове действительно облегчалась и сильно оживилась. Он считал это едва ли не главной своей заслугой, утверждая, что со времени его прихода к власти началась «новая эра для земского и городского самоуправления». Учреждения эти, по его словам, «вздохнули свободнее, и прекратилось то неумолимое преследование и презрение, которым они подвергались в течение многих лет»⁴²⁷.

Однако законодательно эти новые условия министр внутренних дел закрепить не спешил. Даже те частные и весьма скромные меры, которые обозначены в записке Макову, Аорис-Меликов не успел узаконить. Казалось, чем менее важным было намеченное преобразование, тем труднее Аорис-Меликову было к нему приступить: он как бы боялся испортить крупное дело мелкими притязаниями.

Так, представляя в феврале 1881 г. в Комитет министров на обсуждение ходатайство Херсонского губернского земского собрания о разрешении съездов представителей земства для обсуждения мер по борьбе с хлебным жучком, министр внутренних дел счел постановку вопроса о земских съездах преждевременной. По его мнению, представлялось бы «более осторожным и вполне целесообразным» предоставить губернским земским управам командировать по 2—3 лица для совещаний под председательством местного губернатора⁴²⁸.

А ведь в записке Макову, среди других необходимых для облегчения земской деятельности мер, предусматривалось даже «право земствам соседних губерний совместно обсуждать и проводить меры по борьбе с эпидемиями, вредителями сельского хозяйства»⁴²⁹.

Однако земскую реформу Лорис-Меликов из поля зрения не выпускал и в неофициальных беседах с земскими деятелями говорил о своих далеко идущих планах: «собрать общую, довольно многочисленную комиссию от земств, а где таковые еще не образованы, из лиц, приглашенных правительством»⁴³⁰.

Студенческие волнения, происходившие осенью 1880 г. в Петербургском, Московском и Харьковском университетах, в Медико-Хирургической и Петровской академиях, заставили министра внутренних дел обратить внимание на состояние высшей школы, поставив на очередь дня изменение в университетском уставе. Сменивший Д.А. Толстого министр народного просвещения А.А. Сабуров в сотрудничестве с Д.А. Милютиным под эгидой Лорис-Меликова подготовили записку о положении в высших учебных заведениях, где необходимость таких изменений обосновали, доказывая, что удовлетворение академических требований студентов помешает распространению в их среде революционной пропаганды. Они предлагали разрешить запрещенные правилами 1879 г. кассы взаимопомощи, бюро по приисканию заработков, студенческих столовых и т, д., а также проведение сходок и собраний как по вопросам, связанным с этими студенческими организациями, так и по учебным делам. Царь записку Сабурова и Милютина одобрил, по-видимому будучи подготовленным Лорис-Меликовым. Советы университетов по запросу Министерства просвещения высказались в пользу намеченных преобразований, за отмену существовавших запретов. Однако при обсуждении на Особом совещании по университетскому вопросу в январе 1881 г. предложения Сабурова и Милютина встретили серьезное противодействие. Защищал их лишь Лорис-Меликов. Против резко выступили К.П. Победоносцев и И.Д. Делянов. А.А. Абаза, Н.Х. Бунге, А.А. Ливен, К.Н. Посьет заняли уклончивую позицию, не поддержав министра просвещения.

К новому обсуждению университетского вопроса Сабуров, Милютин и Лорис-Меликов, судя по дневнику военного министра, подготовились более тщательно, продумав тактику и заранее договорившись с некоторыми членами совещания о поддержке. Хотя Победоносцев и Делянов, сторонники Д.А. Толстого, «опять отличились ядовитыми речами», изливая желчь на новое Министерство просвещения, было все же признано, что «университетскому начальству невозможно поставить в обязанность строго преследовать все то, что запрещалось прежними драконовскими правилами, как-то студенческие столовые, читальни и т. д.»⁴³¹.