Гремучий студень
Шрифт:
Директор Малого императорского театра г-н Тигаев старался как можно меньше времени проводить в своем кабинете. Он имел склонность к хорошей поэзии и не менее хорошему кофию, а здесь его постоянно отвлекали и от того, и от другого. Взять хоть минувшее воскресенье. С самого утра заявился без предупреждения председатель московского цензурного комитета. Занудный старикашка! Зачитал все четырнадцать страниц новых правил, заставил расписаться на каждой. На прощанье прищурился и пробурчал «Хоть и не люблю я театр, но за премьерками вашими послежу, да-с!» Омерзительный тип! Еще и театр не любит. После пришлось выслушать трех актрис – о, эти бестии вечно чем-то недовольны. Одна хочет больше денег, другая – больше
Ох уж эта публика! И что им неймется? Идите в зрительный зал, смотрите представления. Для вас же господа писатели сочиняют пьесы, а господа артисты их разыгрывают. Но нет, все стремятся к директору со своими пустячными вопросами. Потому и приходится отгораживаться, ставить заслоны. Г-н Тигаев долго искал секретаря, который был бы образован, приятен лицом и мог при необходимости скрутить в бараний рог любого скандалиста, но главное, чтобы умел, не моргнув глазом, соврать посетителю, что директор уехал, в то время как тот предается любимым занятиям в своем кабинете. Убедившись, что Вольдемар обладает всеми нужными качествами, положил ему самое высокое жалование в театре (не считая своего, заметим в скобках). Поскольку театр держится не на таланте артистов, драматургов, костюмеров и композиторов, а на крепких плечах хранителя директорского спокойствия.
– В третий раз повторяю, сударь! Г-н Тигаев не принимает посетителей, – Вольдемар глядел на почтмейстера сверху вниз, опираясь на конторку из красного дерева.
– А я настаиваю! – Митя размахивал треуголкой. – Сию же секунду доложите о нас!
– Там, под зеркалом, золоченый поднос, видите? Кладите свои визитные карточки.
Митя растерянно посмотрел на сыщика.
– Визитные карточки… Как тебе такое, братец? А ежели их не имеется? – последний вопрос был адресован секретарю.
– Помилуйте! Да как же вы живёте без визитных карточек?! – искренне недоумевал тот. – В наше время всякий уважающий себя господин заказывает оные! С золотым обрезом, с вензелями или самые обычные, на тисненой бумаге. Не только люди дворянского сословия, но также купцы, и многие из мещан… Без визитных карточек разве что бурлаки по Волге хаживают.
– Мы пришли по полицейскому делу, – вступил в разговор Мармеладов. – Уточнить несколько вопросов…
– Тогда с полицейскими и приходите! – отрезал Вольдемар. – А вас г-н Тигаев сегодня не примет.
– Ишь, крепость! – бурчал Митя, спускаясь по лестнице. – Такую стену не прошибешь…
– Есть одна мысль, – ответил сыщик.
– Какая же?
– Попробуем пороховой заряд.
XIV
Они поспешили в полицейский участок, но Пороха не застали.
– Полковник уехал в чайную г-жи Самойловой, – подсказал дежурный. – На Никольской, знаете?
Как не знать! Эта чайная в самом центре Москвы стала популярной лишь благодаря чудачествам своей хозяйки. Иные рестораторы завлекают народ шикарной обстановкой, хрусталем и золотыми зажимами для салфеток, либо умопомрачительными блюдами, которые готовят выписанные из Европы повара. А кто-то покупает вино из столетних погребов. А кто-то зовет цыган, чтобы своими романсами заглушали постоянное чавканье…
Мещанка Самойлова ничего подобного не устраивала. В ее заведении всегда царил полумрак, разгоняемый самыми дешевыми свечами. Окна закрыты ставнями, хотя, сказать по правде, за ними и не было ничего интересного – глянешь в щелочку, а снаружи лишь заросший бурьяном дворик да серая стена. Да и глянуть не получится, тяжелые шторы всегда задернуты и сколоты булавками для надежности. Хочется на
На завтрак подавали калачи. Басманные, с узорчатым переплетением на золотистой корочке, муромские – тёртые на льду, скважистые, с тягучим мякишем, и, конечно, филипповские. Как раз такой и разламывал полковник. Отложил круглое «брюшко», сдвинул в сторону «ручку» и с видимым удовольствием вгрызся в поджаристую «губу».
– Замечали ли вы, Родион Романович, – заговорил Порох с набитым ртом, увидев вошедшего сыщика, – что у московского калача все самое вкусное сосредоточено именно в закорючке? Причем в левом загибе, в не в правом. Отчего так получается? В печи-то огонь для всех одинаковый… Да вы присаживайтесь. Тут вот маслице подтаявшее, самое золото! Сейчас меда еще принесут, а то я всю плошку вычерпал…
Полковник пребывал в благодушном настроении. Коты это чувствовали, подползли к нему поближе, развалились на лавке и под ней, а самый смелый или, может быть, самый наглый, подсунул лобастую башку под левую руку Ильи Петровича – гладь, мол, чего застыл.
Митя обрадовался живности, положил самого толстого котейку к себе на колени, стал тискать и почесывать. Мармеладов же присел на край лавки, подальше от полосатых тварей, у которых кроме пушистых хвостов есть и острые когти. Поэтому никакого панибратства с ними сыщик допускать не собирался.
– Сегодня утром в театре, – начал он, но Порох перебил:
– А ведь не нашли посыльного в лавках. Проверили на пять кварталов в любую сторону – нету такого, чтоб под описание подходил.
– Нету? – удивился почтмейстер. – Может он переоделся или волосы покрасил?
– Говорю же вам, и близко никого похожего, – полковник тоже гладил кота. – В лавках на посылки берут мальчишек лет от десяти до двенадцати. Им платить меньше надо, выгодно для приказчика. Тот парнишка, что к артисту Столетову приходил – не из торговых, это установлено.
– Бомбист? – спросил Митя.
– Не уверен. По описаниям в ячейке Бойчука нет такого. У него там…
– Амбал, худосочный брюнетик и одноглазый, – докончил за Пороха сыщик.
– Откуда вам известны их приметы? – насторожился столичный следователь.
– Приметы взяты из полицейского протокола, так Столетов описывал бомбистов. Другой вопрос, откуда эти приметы вам известны?
– Из тех же протоколов.
– Но вы были осведомлены о составе банды заранее, еще до приезда в Москву. Кто же ваш осведомитель?