Гремучий студень
Шрифт:
– Что? – вторил ему почтмейстер.
– Вы, Илья Петрович, столичный житель, потому вам простительно. Но ты, Митя, неужели не догадался?
– Не понимаю, братец, ей Богу – не понимаю…
– Подумай, разве москвичи называют их «Лефортовскими казармами»? Ле-фортов-ски-е! Пока продерешься…
– Красными их называют, – подтвердил Митя. – По цвету кирпича. Красные казармы. Это все знают.
– Именно, что все знают. На то Рауф и рассчитывал. Речь идет об адресах взрывов. Три восклицательных знака должны, по всей видимости, означать три места, где собираются
– Красные ворота! – выкрикнул почтмейстер.
– И Красная площадь, – обиженно добавил Порох. – Я хоть и столичный…
– Постойте, – перебил Мармеладов, – а какое сегодня число?
– Тринадцатое октября.
Сыщик побледнел.
– Стало быть, рванут в полдень на Красной площади.
– Из чего вы это вывели?
– Сегодня Иверская. По традиции, возле часовни соберется толпа – дворяне и купцы поближе, а в задних рядах те, у кого ни денег, ни драгоценностей. В полдень икону вынесут, чтобы благословить народ…
– …и ежели в эдакой толчее бомбу взорвут, – теперь побледнел и полковник, – сотни трупов полягут.
– Тысячи! Побегут от страха сразу на все стороны, задавят да потопчут. Вот какую беду хотел отвести ваш агент!
– Но как время угадали?
– По листовке. Видите? Слова «близок час» подчеркнуты двумя линиями. Близок, это означает, что еще не наступил. То есть надо взять время раньше часа дня, а это как раз двенадцать. К тому же в казармах вчера рванули ровно в полдень – это вы сами сказали.
Полковник откинул крышку «брегета».
– При подобном раскладе… Пятьдесят три минуты до взрыва!
– Должны успеть! – сыщик уже распахнул дверь чайной. – Только бы не опоздать.
XVI
Мармеладов мчался по улице, расталкивая прохожих. Митя, Порох и городовые, которых замедляли тяжелые шинели и подкованные сапоги, сразу отстали. Только Лукерья догадалась сбросить шубку еще у чайной, прямо в снег, и бежала, задыхаясь, на шаг позади сыщика.
– Что слу… чи… лось? – кричала она. – Ку… да мы… бе… жим?
– К часовне! Но вам туда нельзя.
– По… че… му?
– Там бомба. Часовая. Рванет в полдень.
– Все рав… но я… с ва… ми! – пыхтела журналистка.
Мармеладов резко остановился, снял свой модный честерфильд [8] и набросил на плечи Лукерьи.
– Замерзнете ведь!
Потом крепко сжал ее озябшие руки и проговорил, чеканя каждое слово:
– Луша, вам туда нельзя. Понимаете? Посмотрите на эту толпу. Прогремит взрыв, многие погибнут. Остальные обезумеют от страха и побегут сразу во все стороны, топча упавших и калеча друг друга. Останьтесь здесь.
8
Пальто с меховым воротником.
– Вы не мо… жете мне при… казывать! – возмутилась девушка.
– Тогда я прошу. Умоляю! Останьтесь здесь и сберегите
Сыщик неожиданно поцеловал ее тонкие пальцы и нырнул в людское море, затопившее площадь по обе стороны Воскресенских ворот. Под треск отрывающихся пуговиц и грубые окрики «Куды прешь?!», он пробирался к часовне. Порох, запыхавшийся от бега, скомандовал городовым: «А ну, вперед!» Кашкин и его сослуживцы достали свистки и заработали локтями, расчищая дорогу начальнику. Митя присоединился к ним, грозно выпятив подбородок.
Дюжие мужики и дородные бабы не спешили расступаться, огрызались и кляли полицейских на чем свет стоит. «В другой день» – думал полковник, – «не преминул бы лично ответить на все оскорбления, окриком или зуботычиной. А каждого третьего приказал бы арестовать, но сейчас времени не хватит. Идиоты неблагодарные! Им положено срывать шапки и до земли кланяться за то добро, что мы для народа делаем. Но взамен этого, гляди-ка, кулаками грозят, бельмами своими зыркают. Ненавидят нас, растерзать готовы. И я их, положа руку на сердце, тоже недолюбливаю. Спасаю же этих обормотов, рискуя жизнью, не ради присяги, конечно. А по той причине, что мне невыносима даже мысль о том, что бомбисты победят!» Он не высказывал этого вслух, но все читалось в горящем взгляде и смутьяны, хотя и продолжали громко выражать недовольство, но как бы нехотя подвигались в сторону, оттесняя соседей.
Лукерья, путаясь в длиннополом честерфильде, успела проскочить следом за полковником, пока толпа не сомкнулась. Девушка уткнулась лицом в меховой воротник, стараясь не вдыхать запахи перегара, махорки, душного пота, а также дёгтя и прогорклого свиного сала, которыми мазали сапоги. «Только бы не упасть в обморок! – молилась она. – Ох, Матерь Божья, скорее бы добраться до того места, где стоят дворяночки и купеческие дочки. От них уж всяко поприятнее пахнет. А пока лучше совсем не дышать…»
Мармеладов скользнул змеей между двух осанистых купцов, стоящих в первом ряду у ступеней часовни. Заозирался по сторонам, разглядывая сосредоточенные лица священников и прихожан, держащих хоругви для крестного хода.
Через пару секунд на небольшой пятачок, свободный от толпы, выкатился Порох.
– Черт побери! – зарычал он и тут же, вспомнив где находится, перекрестился. – Прости, Господи… Уже половина двенадцатого. Не успеем обыскать часовню.
– И не надо. Там бомбы нет, – уверенно сказал сыщик. – Какой смысл взрывать ее внутри здания? Оно обрушится внутрь, погибнут считанные единицы.
– Будто бы этого мало! – воскликнул подоспевший Митя.
– Мало, друг мой. Бомбисты написали, что хотят убить сотни людей. Можно ли Москву и всю империю всерьез испугать взрывом в казармах? Наш народ привык, что солдаты гибнут – для того они в солдаты и идут. Присягают ведь… А вот если взорвать мирных горожан – тут они достигнут цели. Напугают Москву, а вместе с ней и всю империю. Ты на меня брови-то не хмурь. Это я не от души говорю, просто стараюсь рассуждать, как террорист. Где бы спрятать бомбу, чтобы больше людей зацепило взрывом?