Грешница в шелках
Шрифт:
– Судя по всему, об этих же минусах напомнила мне и та женщина, что взглянула на меня с таким презрением. Она ясно дала понять, как люди относятся к дочери Алессандры Нортроп. Так что мне в общем-то нечего терять.
Джонатан помог Селии сесть в кабриолет, затем, шагнув к своему коню, вскочил в седло. И лишь после этого проговорил:
– Эта дама скорее всего понятия не имеет о том, кто вы такая.
– Вы хотите сказать, что ее презрительный взгляд был адресован вам? Значит, вы ее знаете?
Джонатан весело рассмеялся.
– Да, знаю. И
– Меня кое-что интересует, – сказал Джонатан своему дядюшке. – И мой интерес – не праздное любопытство. Возможно, это имеет отношение к моим поискам. А если точнее, то мне бы хотелось как можно больше узнать об одном нашем общем знакомом.
– О ком ты? – спросил дядя, наливая себе портвейна (они сидели у камина в библиотеке Эдварда).
– Я говорю об Энтони Дардженте. Что вам известно о нем?
Эдвард пожал плечами:
– Я не так уж хорошо его знаю, но кое-что могу сообщить. Весьма зажиточная семья из Мидленда. А если точнее – куча денег. Его дед занимался торговлей, всю жизнь набивал денежные сундуки. Шерсть. Хлопок. Возможно, и рабы. Полагаю, Дарджент сейчас стоит по крайней мере семь тысяч фунтов в год.
Джонатан молча кивнул. Что ж, семь тысяч – более чем достаточно, чтобы роскошно содержать любовницу. Алессандра рассчитывала получить немалую сумму за Селию, и очень немногие из лондонских молодых людей могли бы заплатить столько же, сколько Дарджент.
– Может, есть что-то порочащее его?
Дядя отрицательно покачал головой:
– Нет, насколько мне известно. Этот Энтони вполне добродушный малый. Скучный и глуповатый. Но таких, как он, великое множество. Иными словами – заурядный человек.
– А его отец? Он тоже был добродушным и скучным?
Дядюшка снова покачал головой, на сей раз – с усмешкой.
– А вот про него я бы так не сказал. – Закурив сигару, Эдвард какое-то время наблюдал за вьющимся дымком. Потом добавил: – Нет-нет, его отец – это совсем не то, что ты думаешь.
Джонатан пока что вообще ничего не думал. Он просто хотел узнать как можно больше про Энтони Дарджента. Но он не собирался говорить дяде о причинах своего любопытства.
А Эдвард, снова выпустив дымок, продолжал:
– Его отец был очень религиозным человеком. И сама мысль, что у него могла быть связь с миссис Нортроп, кажется абсурдной.
Джонатан ничего подобного и не предполагал. Но все же ему хотелось побольше узнать и об отце Энтони Дарджента, поэтому он спросил:
– А чем этот человек занимался во время войны?
– Провел три года во Франции. Был своего рода миссионером у французских крестьян, а те, конечно же, не желали его слушать – у них имелись свои собственные священники. Но зато он хорошо изучил местность в некоторых французских провинциях, и наши армейские чины время от времени советовались с ним. Но мне кажется, что все это едва ли может представлять какой-то интерес, не так ли?
Джонатан пожал плечами:
– Может, и так. – Но он не исключат и того, что отец Энтони мог располагать какой-то
Что же касается самого Энтони, то очень может быть, что у Алессандры имелась еще одна причина соединить Селию именно с ним помимо предпочтений девушки. Молодой человек вполне мог узнать что-то от своего отца, и Алессандра, возможно, намеревалась использовать свою дочь для получения полезной информации. Ведь мужчины, когда они полностью удовлетворены, частенько проговариваются в постели, то есть выдают какие-то свои секреты. Да, Алессандра могла свести Селию и Дарджента именно с этой целью, – если, конечно, она действительно нуждалась в подобной информации.
– Сегодня я видел Миранду, – сообщил Джонатан, меняя тему.
Лицо Эдварда словно окаменело.
– Видел? Где?
– В Гайд-парке. Мы случайно с ней встретились.
– И она узнала тебя?
– Разумеется. Взглянула на меня с презрением и прошла мимо.
– Только не притворяйся, что ты был оскорблен.
Джонатан невольно рассмеялся.
– Конечно, не был. Однако она редко появляется в городе – только в тех случаях, когда ее брат здесь находится. Выходит, Торнридж сейчас в Лондоне, не так ли?
Дядя снова затянулся сигарой и, выпустив дым, кивнул:
– Полагаю, да.
– Я бы хотел, чтобы вы попросили у него аудиенцию для меня.
– Это неразумно, – проворчал Эдвард.
– Неразумно – для вас?
Раздражение дядюшки стало очевидным.
– Для нас обоих.
– Не согласен. – Джонатан решительно покачал головой. – Думаю, мне давно пора самому поговорить с ним. Полагаю, я мог бы его навестить.
– Он не примет тебя.
– Я сумею сделать так, чтобы принял. Скажу, что посещаю его по заданию министерства внутренних дел, – мол, веду расследование в отношении всех влиятельных людей, состоявших в правительстве во время войны и посещавших некую Венеру. Он бывал у нее – и не раз. Я сам там его видел.
Эдвард тяжело вздохнул.
– Если ты поступишь так, то будешь форсировать события, а торопиться ни в коем случае нельзя. Спешкой ты все испортишь и ничего не добьешься. А если намекнешь, что он во время войны был нелоялен, то дашь ему повод предпринять что-либо против тебя.
– Позвольте мне самому оценивать мой риск, – пробурчал в ответ Джонатан.
– Будь я проклят, если позволю! Ведь своей спешкой ты и мне изрядно навредишь.
Джонатан внимательно посмотрел на собеседника. Он давно уже подозревал, что дядя Эдвард использовал его в интересах другого племянника, того, который стал графом. И сейчас он с сожалением убедился в том, что был прав. Было совершенно ясно: дядя Эдвард – возможно, из страха – никогда не заговорит с Торнриджем о том, что может вызвать его гнев, и он никогда не станет действовать в интересах другого своего племянника. Да и зачем ему это?