Хемлок Гроув
Шрифт:
Хорошо, Шелли, – сказала мама, пугающая рациональность ее тона отражала повы- шенное раздражение нашей сплоченности, – какое бы решение ты не приняла, тебе с ним жить. Мне кажется, мы обе знаем, ты закончишь, сожаления, что не делала долж- ного выбора.
Она посмотрела на меня, очевидно ожидая молчаливого согласия. Как это уди- вило ее, когда я уверено, ткнула в меню еще раз. И хотя мама была, фактически, права
мой живот снова начал урчать, еще до того, как мы вернулись домой – я сдерживала голод всю ночь, чтобы доказать, я действительно способна жить с принятыми решени- ями. Без единого сожаления! – притягательный вкус различия между
К другим новостям, я считаю перевод в Старшую Школу достаточно гениаль- ным. Моя учеба идет полным ходом; я продолжаю прогрессировать вопреки стандар- тизации: пока большая часть моих продвинутых одноклассников борются с сослага- тельными наклонениями Испанского и тригонометрическими функциями, я в своем углу – моем храме – позади, снимаю кости с классического Греческого и квантовых гипотез Бома (пища для ума – я признательна за рекомендации). Я также, это долж- но быть приятно вам услышат, завожу друзей в положительно головокружительном темпе! Кристина Вендалл одаривает меня добрым взглядом, когда никто не смотрит
прокладывает себе путь, я уверена, к надлежащему знакомству (словно слова могут предложить больше, чем благодать окна души); твоя Лета остается, что, я уверена, для тебя не новость, таким же добрым ангелом; и этот цыганский мальчик, о котором я пи- сала прежде, продолжает выражать мне свою прелесть. Какой же он дьяволенок! – на
несколько дюймов ниже парней его возраста, но шире в плечах (конечно, он все равно кукольных размеров по сравнению с вашей ласковой писательницей). У него смуглый цвет лица с черным хвостиком, подразумевающий использование вазелина, словно его прическа – результат выбора. Роман говорит, он оборотень. Мама говорит, он вреди- тель, и не иметь с ним ничего общего (естественно Роману – ей и в голову не взбредет включить меня в эти наставления).
Я надеюсь, что он не причастен к инциденту в Килдерри парк. (Я так плакала, когда услышала.) Конечно, если мне жить с принятыми решениями, полагаю, я должна заботиться о вопросах, на которые предпочитаю не знать ответа.
Всегда твоя, Ш.Г.
Ангел
Девственница положила аппликатор на полку, сполоснула руки и села на край ванны, ожидая. Не ответа; ответ она знала. Тест был для них, для доказательства, в котором, как она знала, они нуждаются. Или, по крайней мере, для определенной сте- пени доказательства, чтобы быть уверенной, что разговор начнется.
Свяжитесь с вашим доктором, если получили неожиданный результат, говори- лось на коробке. Это было одним способом все уладить.
Девственница посмотрела в окошко аппликатора. Она не боялась, а тем более, когда вспомнила, как он светился, нимб над его головой, сияющий не просто золотом, но всеми цветами мерцающего света. Она поднялась, глубоко вдохнула, надув живот, и, задержав дыхание, погладила руками сверхъестественную
***
Оливия Годфри встретилась с Доктором Норманом Годфри в баре отеля Пенроуз в следующий полдень. Оливия была неприятно красивой женщиной неопределенного возраста. Она носила белый брючный костюм, с равнодушием Старого Света, что День Труда прошел уже неделю назад, с головным платком обрамляющим черные волосы и солнцезащитные очки «Джеки О». Она потягивала мартини. Доктор Годфри, статный человек среднего возраста с преждевременно седеющими волосами и бородой, и гла- зами, что в обычных обстоятельствах блестели великодушием, это было результатом сожительствующих черт его характера: глубочайшей доброты и практически полного отсутствия смирения. Но это не были обычными обстоятельствами и он его зрачки вы- ражали целеустремленность, его зеленые глаза Годфри стреляли вокруг, как при замед- ленной съемке. Она поставила скотч на стойку бара перед ним, когда он прибыл, что было им проигнорировано.
Что ты за это хочешь? – спросил он.
Хотя бы «Спасибо, Оливия», – сказала она своим аккуратным британским акцентом с крупицами континентального. В свое время она была актрисой в каких-то лицеях, и даже в момент крайней импровизации ее слова окутывало кольцо былого мастерства.
Он ровно посмотрел на нее. Ее самообладание было впечатляющим.
Не думай, отвечай. Была ли ты или этот ходячий комплекс Бога как-то причастны?
Ради всего святого, Норман, тебе на самом деле нужно быть чуть более конкретнее, – ответила она.
– Лета беременна, – промолвил он.
О. – Ее губы вытянулись в идеальную форму этого звука. – Чтож, думаю, ты пони- маешь, что я физически не способна на такое, а Йохан, мы оба прекрасно знаем его… наклонности несколько другого толка.
Я тут, блядь, не шутки шучу, – выпалил он. Бармен оглянулся на них.
Сбавь тон, – сказала она. – Сядь. – Она указала на стул рядом с ней. «Давай, Давай». Он сел:
Оставь сейчас же этот покровительственный тон, – сказал он.
Чтож, ты должен признать это довольно удивительное обвинение.
Мы не разбираем степень обвинения. Прямо сейчас это просто вопрос и ты дашь мне на него прямой ответ.
Нет, Норман, я к этому не причастна, – сказала она. – Ни, как я знаю, доктор Прайс, и откровенно, то, что ты сейчас спрашиваешь, выходило бы за рамки возмутительности, если бы было хоть на йоту менее мистическим.
Он наклонил свой стакан сначала в одну сторону, затем в другую, глядя как ли- кер доходит до каждого из края.
Ее тон снова став деликатным:
Тебе не приходило в голову, что, возможно… она не особо жаждет делиться со своим отцом спецификой обстоятельств зачатия?
Он поставил стакан, постучал по нему пальцем и горько усмехнулся.
Не желает? Нет. Этого нет – сказал он. Она взглянула на него.
Она говорит, что все еще девственница, – сказал Годфри. Она молчала. Он ответил на ее молчание.
Она говорит, – продолжил Годфри, – это был ангел.
Она молчала.
Она говорит он посетил ее летом, и она не говорила ничего до сих пор, потому что не хотела, чтобы мы все не приняли в изогнутом виде – ее слова – но она почувствовала, пришло время когда ей понадобилась наша помощь с… ребенком. И она взяла тест на беременность, так что ее положение точно не галлюцинации.