Хижина дяди Тома (другой перевод)
Шрифт:
Том не ответил.
— Эй ты, скотина, встань! — крикнул Легри, вторично толкнув его ногой.
Человеку в таком состоянии, в каком был Том, встать было очень трудно. Том сделал тщетную попытку подняться. Легри грубо захохотал.
— Что-то ты не слишком проворен, Том! — продолжал он насмехаться. — Не простудился ли вчера вечером?
Но Тому все же удалось подняться, и он со спокойным и ясным лицом стоял перед своим хозяином.
— Ах, черт! Ты все-таки встал? — крикнул Легри. — Значит, мало тебе всыпали вчера! На колени, Том! Проси прощения за твои вчерашние ответы!
Том не шевельнулся.
— На
— Мистер Легри, — проговорил Том, — я этого не сделаю. Я поступил так, как считал справедливым. И так я буду поступать всегда. Я никогда не совершу дурного дела, а там — будь что будет!
— Что будет?! Ты не знаешь, что будет, мистер Том! Ты рассчитываешь отделаться кнутом, как вчера? Это ерунда, пустяк, и больше ничего! Не хочется ли тебе, чтобы тебя привязали к дереву и вокруг разложили небольшой огонек? Может быть, это будет тебе приятно, Том? Как ты находишь?
— Хозяин, я знаю, что вы способны на страшные вещи, но…
Том выпрямился и сложил руки, словно для молитвы.
— Но когда вы убьете плоть мою, вы будете бессильны. Дальше наступит вечность…
Вечность! Слово это наполнило силой и радостью душу несчастного раба. Легри показалось, что его ужалил скорпион. Он скрипнул зубами, но ярость помешала ему произнести хотя бы слово. А Том, словно человек, освободившийся от связывающих его пут, заговорил радостным голосом:
— Вы купили меня, мистер Легри, и я буду вам добрым слугой. Я буду отдавать вам всю силу моих рук, все мое время, все старания. Но веления моей совести я ставлю выше всего — выше жизни, выше смерти. Вы можете поверить мне, мистер Легри: я нисколько не боюсь смерти! Я жду ее в любое время. Вы можете наказать меня кнутом, заморить голодом, сжечь… Вы только поможете мне раньше положенного срока отправиться туда, куда мне и без того суждено отправиться.
— Но до этого ты покоришься мне! — в ярости прошипел Легри.
— Нет, — спокойно ответил Том.
— Проклятие! — закричал Легри и одним ударом кулака свалил Тома с ног.
Маленькая холодная рука легла на плечо Легри. Легри обернулся. Это была рука Касси. Это прикосновение сразу пробудило в нем воспоминание о ночном видении; слышанные во сне грозные слова снова прозвучали в его мозгу, и трепет ужаса пробежал по его телу.
— Вы опять принялись за свое! — сказала Касси по-французски. — Бросьте! Предоставьте его мне. Я приведу его в такое состояние, чтобы он мог вернуться на работу в поле. Послушайтесь меня!
Говорят, что даже у крокодила и носорога, которых природа снабдила крепкой броней, все же есть уязвимая точка. Уязвимой точкой у таких злодеев, как Легри, обычно оказывается суеверие. Легри отвернулся от Тома и сказал с обычной грубостью:
— Хорошо, пусть будет по-твоему! А ты берегись, — добавил он, обращаясь к Тому. — Я оставлю тебя в покое потому, что работа не ждет и мне дороги рабочие руки. Но я никогда ничего не забываю. Я запишу эту историю за тобой, а расчет произведем на твоей черной шкуре. Запомни!
С этими словами Легри вышел.
— Ничего, и тебе придется расплатиться! — проговорила Касси, мрачно глядя ему вслед. Затем она повернулась к Тому: — Как ты чувствуешь себя, бедняга? — спросила она мягко.
— Бог послал мне одного
— Умолкнуть на время, — проговорила Касси. — Но он возненавидел тебя. Его злоба будет преследовать тебя, как пес, изо дня в день, будет хватать тебя за горло и капля по капле пить твою кровь. Я хорошо знаю этого человека!
Глава XXXVII
Свобода
Как ни тяжко положение Тома, мы все же на время оставим его и посмотрим, что сталось с Джорджем и его женой, которых мы покинули на ферме у проезжей дороги, в кругу преданных друзей.
Том Локер, охая, метался на белоснежной постели, окруженный материнской заботой старушки Доркас, и был столь же терпеливым и покладистым пациентом, каким был бы, вероятно, большой буйвол.
Вообразите себе высокую, полную достоинства женщину, сдержанную и в то же время приветливую. Кисейный чепец наполовину прикрывает разделенные пробором серебристые вьющиеся волосы, обрамляющие высокий лоб. Серые глаза глядят умно и рассудительно. Гладкая белоснежная косынка целомудренно скрещивается на груди. Коричневое шелковое платье миролюбиво шуршит, когда она проходит по комнате.
— У, черт! — рычит Том Локер, ударяя кулаком по одеялу.
— Я вынуждена просить тебя, Томас, не употреблять таких выражений, — говорит тетушка Доркас, спокойно оправляя одеяло.
— Хорошо, старуха, больше не буду… если только удержусь. Но жара такая, что поневоле будешь ругаться.
Тетушка Доркас снимает с ног больного добавочное покрывало и снова подворачивает одеяло так, что Том становится похож на кокон. Делая все это, тетушка Доркас спокойно говорит:
— Мне очень хотелось бы, друг, чтобы ты хоть немного перестал ворчать и ругаться. Последи хоть сколько-нибудь за своим поведением.
— Мое поведение! Это последнее, что меня беспокоит! Гром и молния!
Том Локер так подскочил, что сразу же сбилось одеяло и вся постель пришла в беспорядок.
— Тот мужчина и женщина находятся здесь? — спросил он неожиданно.
— Да, здесь, — ответила Доркас.
— Пусть они переправляются на ту сторону озера, и чем скорее, тем лучше.
— Так они, должно быть, и сделают, — сказала тетушка Доркас, спокойно продолжая вязать.
— Вот что, — проговорил Локер, — у нас в Сандуски есть агенты. Они следят за всеми прибывающими пароходами. Теперь я уж могу тебе все сказать… Мне хотелось бы, чтобы им удалось удрать, хотя бы назло этому дьяволу Мэрксу. Подлый трус!
— Томас! Томас!
— Что же делать, старуха: бутылка лопнет, если ее слишком крепко закупорить. Что касается женщины… посоветуй ей переодеться. Ее приметы сообщены в Сандуски.
— Хорошо, постараюсь, — с неизменным спокойствием отвечала Доркас.
Том Локер, с которым мы уже в дальнейшем больше не встретимся, пролежал три недели у квакеров. Он заболел ревматической лихорадкой, которая присоединилась к страданиям, которые ему причиняла рана. Он встал с постели несколько менее веселый, но зато более рассудительный, чем был до болезни. Вместо охоты за рабами он занялся охотой на медведей и волков в одном из малообитаемых районов страны и заслужил даже некоторую славу в этой области. О квакерах он с тех пор всегда отзывался с уважением.