Хижина дяди Тома (другой перевод)

Бичер-Стоу Гарриет

Долго еще сидел Том у угасшего костра. Когда он поднялся, путь его был ясен для него.

Бледный свет утра призвал невольников на работу. Среди этих несчастных, шагавших нетвердой поступью, подавленных и слабых, лишь один шел с высоко поднятой головой. Ах, Легри, пробуй теперь свои силы, спеши! Ведь горе, унижения, обиды, потеря всего дорогого лишь ускорят его вступление на путь, где его ждет конец всех страданий, полный покой. С этой ночи кончились его колебания между надеждой и безнадежностью, исчезли страх и сомнения.

Перемена, происшедшая в нем, не могла ускользнуть от окружающих. К нему вернулись веселость и жизнерадостность,

которых не могли уже нарушить ни издевательства, ни оскорбления.

— Что с этим проклятым Томом? — спрашивал Легри своих приспешников. — Всего несколько дней тому назад он был убит и подавлен, а сейчас весел, как птица!

— Кто его знает, мастер! Может быть, собирается бежать?

— Пусть попробует, — с злорадной усмешкой сказал Легри. — Как ты думаешь, Сэмбо? Пусть-ка попробует!

— Хи-хи-хи, вот бы ловко! — подобострастно захихикал подлый палач. — Вот-то забавно будет поглядеть, как он начнет вязнуть в болоте, прорываться сквозь заросли! А собаки, собаки следом за ним! Смеху-то будет, как в тот раз, когда мы изловили Молли! Я думал, собаки разорвут ее раньше, чем я успею их остановить. У нее до сих пор остались следы их укусов.

— И останутся до самой смерти, — сказал Легри. — Только не прозевай, Сэмбо! Если негр соберется бежать, хватай его!

— Положитесь на меня, мастер, — ответил Сэмбо. — Я уж поймаю зайца, будьте спокойны!

Разговор этот произошел в ту минуту, когда Легри садился на лошадь, собираясь съездить в город.

Возвращаясь ночью домой, он решил сделать круг и заглянуть в поселок.

Ночь была необычно хороша. Светила луна. Удлиненные тени прекрасных китайских деревьев ложились на дорожки. Кругом была глубокая, торжественная тишина.

Подъезжая к поселку, Легри услышал пение. Редко можно было слышать пение в этих местах! Легри остановил коня и прислушался. Мягко звучал чей-то тенор:

Не боюсь страны я искушений, И даже ад не страшен мне… Найду я в правде утешенье, Покой найду я в вечном сне…

— Черт, — проворчал Легри, — неужели он верит этому? Неужели верит в какую-то там правду? Сюда, негр! — заорал он, замахиваясь хлыстом. — Как ты смеешь болтаться здесь, когда тебе полагается спать? Заткни свою гнусную черную глотку и убирайся к себе.

— Хорошо, мастер, — произнес Том предупредительно и, повернувшись, собрался войти в хижину.

Спокойное выражение лица Тома привело Легри в ярость. Он подъехал к негру, и на плечи и на голову Тома посыпался град ударов.

— Вот тебе, пес! Ты и теперь все так же ничего не боишься?

Но удары причиняли лишь внешнюю боль, они не терзали сердца, как прежде. Том был все так же спокоен и послушен, и Легри чувствовал, как власть над этим человеком ускользает от него.

Когда Том скрылся в хижине, Легри резко повернул лошадь и поскакал к дому.

Душа Тома была переполнена теплом и жалостью к несчастным, окружавшим его. Ему казалось, что для него самого миновало время тоски и горя, и он стремился по дороге в поле или на обратном пути в поселок подбодрить добрым словом слабых и отчаявшихся. Эти отупевшие от страданий люди не могли понять такого поведения Тома, но его заботливость

и доброта, не иссякавшие, несмотря ни на что, на протяжении долгих недель и месяцев, заставили зазвучать в их сердцах самые сокровенные струны. Постепенно этот странный, молчаливый человек, всегда терпеливый, готовый помочь другому и не требующий помощи для себя, уступавший в холодные ночи свое жалкое одеяло какой-нибудь больной женщине, а в поле подкладывавший свой хлопок в корзину более слабого, рискуя навлечь на себя гнев надсмотрщиков, — этот человек постепенно завоевал среди своих товарищей по несчастью огромное влияние. Когда горячка в поле несколько улеглась, по воскресеньям невольники собирались вокруг Тома, внимательно слушая его рассказы. Они нередко советовались с ним о своих житейских делах. Но Легри злобно разгонял такие сборища.

Даже Касси, встречаясь с Томом, обретала некоторый покой. Доведенная до отчаяния, раздраженная страданиями, искалечившими ее жизнь, Касси задумала отомстить за все ужасы, свидетельницей или жертвой которых ей пришлось быть за годы жизни у Легри.

Однажды ночью, когда в хижине Тома все спали, легкий шорох разбудил его. В отверстии, заменявшем окно, показалось лицо Касси. Молчаливым жестом она позвала его.

Том вышел.

Стояла тихая ночь. Все кругом было залито лунным светом. Лицо Касси поразило Тома: ее глаза горели каким-то странным огнем.

— Подойди сюда, дядя Том, — прошептала она, положив руку на его плечо. — Подойди сюда… я хочу тебе сообщить кое-что.

— В чем дело, миссис Касси? — проговорил Том с волнением.

— Том, хочешь ты стать свободным?

— Я буду свободен, миссис, когда настанет время.

— Ты можешь освободиться сегодня же ночью! — И снова по лицу Касси словно полыхнула молния. — Идем!

Том стоял в нерешительности.

— Идем! — снова шепотом заговорила она, не сводя с него пристального взгляда своих больших глаз. — Идем! Он крепко спит. Я положила в его виски достаточно этого снадобья, чтобы он проснулся не скоро. Будь у меня его больше, мне не понадобилась бы твоя помощь. Но идем… Дверь, которая выходит на черное крыльцо, открыта. Около дверей лежит топор… Я сама положила его туда. Дверь в его комнату отперта, я проведу тебя. Я бы сделала все сама, но у меня уже нет сил… Идем же, идем скорее!

— Нет, миссис! Ни за какие блага в мире я не сделаю этого, — твердо сказал Том, отступая на шаг, несмотря на все усилия Касси удержать его.

— Том, подумай обо всех этих несчастных! Мы освободим их! Мы отправимся куда-нибудь в саванны, найдем там остров и будем жить независимо. Иногда это удается. Пойми, любая жизнь будет лучше той, которую мы ведем здесь!

— Нет, — сказал Том. — Зло не может породить добра. Я готов лучше отрубить себе собственную руку.

— Хорошо, — промолвила Касси, — тогда я сделаю все сама!

— О миссис Касси! — воскликнул Том. — Во имя всего, что вам дорого, молю вас: не совершайте такого дела! Все это породит одно лишь зло. Нельзя совершать убийства, нужно ждать, терпеть и ждать!

— Ждать? — вскрикнула Касси. — Ждать! Но разве не ждала я столько, что сердце у меня выболело и разум помутился? Каких только страданий он не заставил меня вынести, меня и всех этих несчастных. А ты сам, Том? Разве не высасывает он из тебя всю кровь, капля за каплей? Да, я должна, должна отомстить! Настал и его черед, пусть прольется и его кровь!