Хождение Восвояси
Шрифт:
– Вам не холодно, не жарко, не мокро, не душно?..
– Не знаем, не поняли, не душно, не видели, не разглядели, ни холодно, ни жарко, – только и успевала мотать головой девочка, прижимая к груди странно-сухого и очень своевременно-теплого Тихона.
Кто-то укутывал ее поплотнее, кто-то обмахивал веером, то ли чтобы не было жарко, то ли чтобы высохла быстрее, кто-то предложил хлебнуть из серебряной фляжки сакэ – "дабы демон простуды захлебнулся". Но захлебнулась одна только Лёлька, окатив доброхота
Всё это время головы вамаясьцев, словно охваченных каким-то странным нервным тиком, поворачивались справа налево и обратно. "Чуду-юду ищут", – поняла Лёка, и в ту же секунду ее голова, точно подхватив заразу, тоже принялась крутиться туда-сюда. Не крутили головой только Шино – считавший, вероятно, это ниже своего достоинства, Яр, плевавшийся проглоченной водой на дне лодки, и Мажору, сверливший ее жарким взором сгорающего от любопытства и нетерпения человека.
– Потом, – пробормотала она из уголка рта в его сторону и устремила взор великомученицы на вамаясьцев, суетившихся вокруг:
– А может, мы луну досматривать не будем, а сразу поплывем во дворец?
Широколицый усач в синем кимоно, бросив недоуменный взгляд – "какую еще лу… а-а-а, эту…" – на выкатившееся над водой во всю свою толстоликую красу ночное светило, потом на водную гладь справа и слева, затем на тайсёгуна, кивнул:
– Да, Ори-сан. Мы возвращаемся немедленно. Благополучие спасённых – прежде всего. И пусть только кто-нибудь скажет, что мы испугались дракона!
– Так это был дракон?! – девочка подалась вперед.
– А кому еще здесь быть, Ори-сан? – нервно развел руками Дайсуке-сан, отчего-то глянув не на воду, а на Шино. – То, что хозяин озера не появлялся тут многие десятилетия, не значит, что он забыл дорогу сюда!
– И нам повезло, что он никого не сожрал и никто не утонул! Плавание – умение какого-нибудь облепленного чешуей рыбака, хронически воняющего рыбой, или полупьяного ловца жемчуга, но не благородного, блистающего ученостью придворного самого тэнно! – воскликнул Сагу, замер с открытым ртом, повторил два раза "повезло" – и схватился за лукоморский амулет на груди.
– Да будет хвала всемогущему и всевидящему Прухе-сан!
– Да будет! – спохватился и Мазо.
– Да будет! – присоединился к ним Посуду, тоже обзаведшийся тем утром настоящим лукоморским талисманом удачи из рук княжичей. – Клянусь, как только доберемся до дворца, принести Прухе в жертву сотню зажаренных рыб, и стану воскурять фимиам с утра до вечера каждый день в течение года!
– Пруха-сан будет доволен, – авторитетно утвердила девочка план мероприятий, про себя удивляясь длинным рукам и зоркому оку наспех выдуманного божества.
Ночью, когда всё улеглось и все улеглись, в раму окошка Ивановичей кто-то
"Шкряб, шкряб, шряб".
– Нет никого…
"Шкрррып, шкррып".
– Говорю же, нет тут никого…
– "Шкррррык".
– В лес они ушли…
"Шкр-крепс?"
– Так ведь нет ни…
– Лё. Там кто-то есть.
– Да заманали вы все! – прорычала Лёлька, понимая, что поспать – удовольствие не для этой ночи, поднялась, кутаясь в одеяло, и осторожно выглянула в окно.
На карнизе, широком, как иной тротуар в лукоморском переулке, прижавшись к стене и воровато оглядываясь на двор, стояли Мажору… и Синиока.
Сон с княжны как рукой сняло.
– Заходите, гости дорогие, ноги вытирайте, шапочки снимайте, руки мойте… – распахнула она раму.
Мажору, послушно вытерев ноги об подоконник, беззвучно соскочил на пол, втащил в комнату сестру и принялся оглядываться по сторонам.
– Ты чего? – насторожилась девочка.
– Где у вас тут руки помыть?
– Какие руки?
– Передние.
– Ты сама сказала, что надо вымыть руки, Ори-кун, – напомнила ей Синиока.
– А-а-а, зануды вамаясьские… – пробормотала Лёлька и махнула рукой: – Потом вымоете. Дома.
При звуках голоса любимой девочки Ярослав вскочил с татами и замер, не зная, хвататься ему за одеяло или одеваться по-дневному.
– Яри-тян, доброй ночи тебе, – сложив ладони лодочкой, прошептала гостья, опустив очи долу.
– Синиока свет Шиновна… добро пожаловать… располагайся… – княжич, остановивший выбор на одеяле, завернулся в него как записной стеллиандр и сделал широкий жест, обводя по-вамаясьски традиционно пустую комнату. – Чувствуй себя как дома… пожалуйста…
– О, дома у нас несравненно уютнее! – оглядела обстановку Шино-младшая, и пока Лёлька в ступоре размышляла, как одна пустая комната может быть уютнее другой, добавила: – В нише висит картина с пионами, а не с бамбуком, как тут.
– А. Ну да. Гораздо уютнее, – не отходя далеко от ступора, осторожно согласилась княжна и перевела взгляд на гостя: – А мы о чем будем говорить для политеса? Про мебель уже занято.
– Для… чего?
– Ладно, забудь, – махнула она рукой. – Давай про погоду.
– Зачем?
– Ну у вас же принято…
– У вамаясьцев, – кисловато усмехнулся Мажору. – А айны сразу выкладывают, зачем пожаловали.
– И зачем? – спросила Лёлька, испытывая максимальный прирост симпатии к неведомому северному племени.