Хождение Восвояси
Шрифт:
– И в самом деле, светит. Яркое такое… Словно улыбается!
– Даже если у тебя легко на душе вечером? Или ночью?
– Ночью солнца не видно! – убежденно заявила княжна.
– Но ведь кажется? – настаивала дайёнкю.
– Что кажется?
– Что улыбается? Даже если его не видно?
– Да, когда хорошо, то солнышко улыбается, даже если его не видно… – мечтательно проговорил Ярослав и добавил: – Кажется, я понял, как надо!
Минут десять и приблизительно такое же количество исчирканных листов спустя, когда Лёка уже начала засыпать, на суд неблагодарной аудитории был предложен новый стих:
Ты улыбнулась– Гораздо лучше, Яри-сан! – Чаёку захлопала в ладоши. – Правда, количество слогов лучше подсчитать поточнее. Но не это главное.
– А что? – насупился расцветший было под похвалой княжич.
– Главное – не должно быть прямого сопоставления между эмоциями и явлениями природы. А сравнивать последствия поступков возлюбленной с движениями солнца – это и вовсе вызов нашей любимой богине Яшироке Мимасите. Стихи должны звучать так, чтобы слушатель не понял, а почувствовал переживания автора.
И автор переживал. Он мучился, метался, чиркал кисточкой по разноцветным листам бумаги, швырял их на пол – а иногда и в Лёльку, когда та выдавала особо удачный [84] комментарий к новой вирше, исписал пять брусков туши и плошку воды и перешел на компот.
– Слишком много слов. Слишком много мыслей. Слишком много сознания. Для поэзии нужны чувства! – дайёнкю браковала одно стихотворение за другим.
– Да эти ваши чувства меня переполняют! Я скоро выплеснусь или порвусь, как старый бурдюк!
84
Или особо неудачный – как посмотреть.
Лёлька, растерявшая сон во время процедуры стихописания, занесла в мысленный каталог "старый бурдюк" как неплохое ругательство и стала слушать дальше.
– Чувства должны быть твои, и они должны быть в гармонии, – тем временем терпеливо объясняла Чаёку. – Истинный буси должен владеть своими чувствами, иначе он не сможет передать их в стихах. Владей своими чувствами как… как воин владеет мечом.
– Шестом, скорее… – снова приуныл Яр, вспоминая свой бесславный выбор оружия.
– Дзё – оружие опасное, – девушка покачала пальцем. – С виду оно простое, но если им пользоваться умело, то против него даже воин с мечом станет воином без меча.
– Ну так что мне делать? – мальчик слегка примирился с невеселой судьбой.
– Закрой глаза. Представь, что в этой комнате ты один. Нет никого. Нет даже меня, а мой голос ты просто слышишь в своём воображении. Забудь обо всём. Совсем забудь. Словно бы ничего никогда не было и ничего никогда не будет. Не было вчера и не будет завтра. Не было и не будет этих стен и стула, на котором сидишь. Ты один на вершине У-Ди. Над тобой луна. В твоих руках вакадзаси, который повинуется твоим чувствам. Каждая твоя эмоция должна быть взмахом меча – коротким, точным, управляемым. Что ты чувствуешь?
– Мне холодно, наверное…
– Хорошо. Ещё!
– Кругом опасность…
– Верно. Ещё!
– Противно
– Ещё!
– Одиноко…
– А я? – обиделась Лёлька.
– Бе-бе-бе.
– А Синиока? – продолжила дайёнкю.
– Она улыбается мне! И от этой улыбки теплее…
– Вот! А теперь всё это передай стихами.
– И всего-то? – саркастически фыркнула Лёлька, выражая мысли огорошенного советом брата. – Так бы сразу и говорили.
Свою новую попытку мальчик читал, вскочив на стул и размахивая кисточкой в такт словам:
На холме один Стою я! Небо мрачное, Туч – много! К тебе стремится Моя душа! Хоть волком подлунным Я буду петь! Твоя улыбка - Как свет хороша!Лёлька расхохоталась так, что едва не свалилась с постели.
– Это не стихи! Это какая-то считалка хулиганская!
– Сама ты!.. Хулиганская! – вновь непризнанный гений скрестил на груди руки и надул губы.
– Мой отец сказал бы, о том, что такая поэзия как нельзя лучше подходит для эпохи упадка какого-нибудь великого народа, лишившего себя детства собственной поэзии, так что изящная словесность его родилась сразу сорокалетним старцем, как учитель Лао, – пряча улыбка за веером, проговорила Чаёку. – А во время немощи вот у него детство и заиграло… Впрочем, на состязании такие эксперименты в любом случае не годятся. Не отыщется ценителей, способных понять всю мощь, свежесть и глубину вашего слога и мысли, – поспешно добавила она, видя на вытягивающемся лице Ярика выражение "И ты, Брутто…".
– А потому отсеки от своих эмоций всё лишнее, как повар при приготовлении суси, собери оставшееся, сложи в нужное количество слогов и укутай хреновым листом гармонии.
– Хреновые стихи под хреновым листом! Император охренеет… будет в слезах то есть! – прыснула девочка. Но Яр, неожиданно вдохновленный, молча показал ей язык, водрузился на стул и согнулся над чистым листом.
Через десять минут он выпрямился и, осторожно подув на чистовик, осипшим голосом прочитал:
– Как солнцем горят Росы У-Ди, так и ты Путь во мраке дня Мне потерявшемуся Улыбкою освети.– Яри-сан, – сложив руки перед грудью, поклонилась ему Чаёку. – Вы написали очень хорошее стихотворение.
– А про туч дохрена мне больше нравилось, – разочарованно диссидентствуя и зевая, Лёлька заползла под одеяло. – Ничего вы все в настоящей поэзии не понимаете…
Третий день тренировок был похож на второй как брат-близнец.