Хождение Восвояси

Багдерина Светлана Анатольевна

– Кланяйтесь! – вывел ее из раздумья голос дайёнкю. Княжичи с грацией балетной труппы слонов коленопреклонились на циновках, расстеленных вокруг, как подозревала девочка, именно с этой целью. Пачкать неприкасаемой, и от этого чрезвычайно густой и нахальной зеленью роскошные кимоно не хотелось никому.

Император, завидев состязантов и их группы поддержки, ласково кивнул в порядке приветствия и сделал приглашающий жест к средней беседке:

– Пойдемте туда. Остальные желающие вдохнуть живительной силы поэзии могут поприсутствовать в соседних.

Пока он говорил, расторопная прислуга с циновками, угощениями, напитками, расставленными

прямо на столиках-подносах, ворвалась в оккупируемую беседку и принялась наводить уют. Закончив, они такой же дружной толпой выбежали из другого выхода и заняли выжидательные позиции под кустами в пределах слышимости. Совмещать приятное с полезным приятно и полезно, как говорил Бруно Багинотский.

Неожиданно Извечный отступил в сторону, взмахнул руками, над входом в среднюю беседку растянулось шелковое красное полотнище с вышитыми белыми иероглифами, гласившими: "Привет участникам соревнования!" Еще взмах – и чуть ниже заполоскалось на ветерке второе. Лёлька принялась читать по мере появления символов: "Да здравствуют вамаясьские поэты – создатели станков… танков… танка!" Миг – и чуть выше развивалось третье: "Хокку легки, и хайку наши быстры!" Новый, почти дирижерский взмах – и над крышей алыми искрами выложилось: "За наши летучие хайку спасибо тебе, тайсёгун!" Финальный широкий жест – и вдоль обоих перил выстроились, как солдаты на плацу, узкие разноцветные знамена с переливающимся золотыми искрами именем императора.

Маяхата Негасима остановился на половине моста, изучил декорации, одобрительно кивнул и двинулся вперед, в облагороженные покои. За ним, как песок в нижнюю колбу часов, втянулась его свита, но только четверо приземлились рядом с ним на толстые циновки в дальнем конце. Нерояма и лысый толстощекий коротышка в черном кимоно с какой-то вышитой букашкой на груди – среди них. Вся пятеро благожелательно улыбались и щурились, как коты на мышиное гнездо. "Судьи", – подумала Лёлька, и ощутила, что ей уже всё равно, как кончится этот позор, победой Обормоту или поражением Ярика, лишь бы кончился поскорей, лишь бы сбежать от этих лицемерных рож на площадку, засыпанную белым песком, и получить от сенсея честно заработанные синяки и шишки, тренируясь до упада.

Звездой второй величины после худсовета была Шино Змеюки. Она сияла, как новый самовар, раскланиваясь со знакомыми и незнакомыми с таким видом, будто шла не на состязание поэтов, а с него, причем неся подмышкой символы императорской власти, которые Негасима в пароксизме эстетического наслаждения передал ее сыну. Обормоту в строгом изумрудном кимоно с фисташковым свитком подмышкой был торжественен и самоуверен. Игла недоброго предчувствия кольнула княжну, но оснований для них понять она не могла. Ну расскажет он свой стишок… хоть про мишку, уроненного на пологий склон У-ди во время безмолвного признания, потому что руки стали заняты другим… ну промолчит Ярка… Ну и что? Но что-то в глубине души противно ныло, скрипело и зудело.

Распорядитель поклонился, указал на вход, и клан Шино гордо прошествовал вперед. Вторым в беседку направились лукоморцы и их группа поддержки в лице Чаёку.

– Я расскажу свой стих, – быстро шепнул Ярка сестре. – И пусть они им подавятся!

– Молодец! – чуть не подпрыгнула девочка и тут же обернулась к дайёнкю поведать счастливую весть. Девушка по части сияния моментально оставила Змеюку на три круга позади.

– Ты настоящий воин, Яри-сан! – сжала она маленькую мозолистую

руку Ярика, и тот словно стал выше ростом.

– Когда войдем, кланяемся! – возбужденно просуфлировала Чаёку. Ивановичи только хмыкнули: казалось, в Вамаяси и метра нельзя было пройти без поклона.

В беседке распорядитель вежливо направил их к правому бортику, разводя соперников, словно на поле боя.

Император улыбнулся состязантам, проговорил несколько общих приветственных слов и перешел к делу:

– В это нежное утро мы собрались здесь, чтобы услышать и оценить вдохновенные труды сих юных поэтов. Прошу строгое жюри быть беспристрастным и благосклонным, ибо расцвет искусства наших юных Хокупи Шинагами еще впереди, а бутон, пораненный в завязи, может никогда не стать цветком.

Четверо судей кивнули. Ярик, посчитав это разрешением начинать, откашлялся… но был прерван слегка фальшивым смехом распорядителя:

– Яри-сан из Рукомото, наверное, не знает, что в состязании поэтов начинает тот, кто вошел первым.

– Извините, – потупился мальчик. – Я никого не хотел обидеть.

– Я уверена, что Обормоту-сан никогда не таит обиду в своем сердце, – сладко улыбнулась Лёлька. Взгляд ее договорил: "Он сразу вколачивает ее палкой в головы противникам".

– Обормоту-тян, – император дружелюбно кивнул. – Прошу тебя, начинай.

Сегунёнок, важный и самодовольный, сделал шаг вперед, развернул свиток, до сих пор обитавший у него подмышкой, и снова поклонился, демонстрируя попутно качество бумаги, узоры на ней, летящие иероглифы стиха темно-зеленой тушью и веточку чайного куста с первыми нежными листочками, прикрепленную шелковым темно-зеленым шнурком.

– Прекрасное оформление, прекрасное, – одобрительно заперешептывалось жюри. – Если стихи будут хоть вполовину чудесны, старина Шинагами станет икать в своей могиле от зависти.

"Ну, валяй", – с наивамаясьнейшим прищуром мысленно обратилась к нему Лёлька. И Обормоту свалял.

– Как солнцем горят Росы У-Ди, так и ты Путь во мраке дня Мне потерявшемуся Улыбкою освети.

При первых словах рот Лёки открылся, на второй строчке вытаращились глаза, на третьей набралась полная грудь воздуха – опустошившаяся на полчетвертой. Если они сейчас завопят, что это Яркины стихи, найдется тысяча свидетелей, видевших, как Обормот их писал! Выяснится, что десять тысяч читали черновики Обормота! Сто тысяч подтвердят, что он рассказывал им этот стих два дня – или вообще десять лет – назад! А их черновиками повара вчера растопили очаг!..

Багровая, скрипя зубами, Лёлька вцепилась в руку брату, не зная толком, удержать его желая от вспышки, или поощряя. Путь воина! Меч наголо, призвать лукоморское "дао "хусим" – и очертя голову в бой!..

Краем глаза она заметила, как Чаёку стиснула руки перед грудью, и глаза ее стали совсем не вамаясьскими. Ярик, не белый, как обычно в опасности, а ярко-алый стоял справа, задыхаясь и сжимая кулаки. Зато Змеюки и Обормоту лучились гордостью и ощущением победы.

– Неплохо! Очень неплохо! Чтобы не сказать хорошо! И даже замечательно! – закивали наперебой судьи, не сводя взглядов с жены Миномёто: видела ли Змеюки-сан, что они поддержали ее отпрыска? Оценила ли? И если оценила, то во сколько?