Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон!

Солейн Анна

— Каких? — перебила я.

Могла бы — зарычала бы, ей-Богу!

— Леди, вы, как всегда, исключительно недальновидны. Ввиду того, что дети, находящиеся на содержании в приюте, опасны…

— Кто вам это сказал? Эта су…. хм, Долорес?

— Вам не стоит так отзываться о члене городского правления, леди!

— Городского правления? — выступил вперед Аб. Голос его трясся от злости. — Это с каких же пор эта сука — нет, не нужно закрывать мне рот! — член городского правления? Что-то я не помню

того, чтобы ее избирали!

— Это потому, — пропел мэр, — что общим решением правления вы со вчерашнего дня исключены из состава вышеуказанного органа.

Он протянул Абу исписанную бумагу, которую тот принял дрогнувшей рукой. В сердце у меня кольнуло. Я знала, как Абу важна должность в правлении. Как он старался использовать доставшуюся ему власть во благо, выбить деньги на починку дороги, или на лекарства, или на помощь одинокой старухе, — и как, больно ему сейчас это терять.

На лице мэра Освальда расплылась довольная улыбка.

— А теперь со мной поговори, — задвинул меня себе за спину генерал Реннер. — Что ты там только что сказал про “опасны”? Повтори, давай! Завтра же, чтобы ни одного флажка на улице не осталось, иначе…

— Но я не могу отказывать горожанам в самоопределении! — испуганно заверещал мэр. — У меня нет такой власти! Это было их решение, и даже если вы сейчас меня убьете, господин дракон…

— Что я говорил о том, чтобы ты не употреблял это слово? — обманчиво ласково спросил генерал Реннер. — И чем я тебе угрожал, если ты обещание нарушишь?

С довольного лица мэра сошли все краски.

Тот разговор с ним ничего не дал, кроме того, что лицо мэра Освальда, когда мы уходили, было болотно-землистого цвета и совсем не таким довольным.

— Падаль! — ругался Аб. — Гнилая душонка, да чтоб его черви сожрали, да чтоб он прямиком в преисподнюю провалился, да чтоб…

— Пойдем лучше пить чай к нам, — вздохнула я. — Чему вы улыбаетесь, генерал Реннер?

— Мечтаю о том, как вернусь ночью и откручу ему голову, дорогая. Чтобы твои глаза этого не видели.

— Правильно! — поддержал Аб. — Совершенно правильно!

— Стоп! — меня так покоробили слова генерала Реннер, что я даже пропустила мимо ушей “дорогая”. — Никто никому ничего не будет откручивать!

— Да ты что? Предлагаешь мочаливо вынести все оскорбления? Весьма высоконравственно, но не мой способ существования.

Я сжала зубы.

— Если "неблагой", которым вы притворяетесь, убьет мэра — это поможет горожанам поверить в то, что рядом с неблагими можно жить спокойно? — Мой вопрос повис в воздухе и прозвучал, пожалуй, слишком высокопарно, так что я поспешила добавить: — Опять же, голову открутить никогда не поздно. Прибережем на крайний случай, раз уж есть такая возможность.

Генерал Реннер нахмурился, а потом

расхохотался, запрокинув голову.

— Иви, я тебя обожаю, — заявил он.

До сих пор я ни разу не видела на его лице такого открытого выражения, так что растерялась и ничего не ответила. И вообще — что за “обожаю”?

***

Утром за день до ярмарки я проснулась, как на иголках. Спустилась вниз, привычно вышла во двор, чтобы осмотреться, и замерла. На границе купола, на дорожке, что-то лежало, какие-то… свертки, корзины.

Только бы не опять какая-нибудь пакость!

Я поспешила вперед: нужно убрать, пока дети ничего не увидели. Но, подойдя вплотную к сверткам, я замерла.

Это же… лучше всего это описывалось словом “гостинцы”.

Корзины с яблоками и пирожками — чудо, что их не растаскали звери! Должно быть, их оставили здесь совсем недавно, ранним утром. А еще… свернутые отрезы ткани, целая пачка теплых вязанных носочков разных размеров, сыры и стеклянные бутылки молока, приличных размеров кусок буженины, еще какие-то свертки, тканевые и бумажные.

Да мы на этих запасах год можем жить!

Видимо, некоторые горожане в обход "опасных" людей таким образом решили проявить к нам симпатию. Нужно было тащить это все в дом — а я стояла, как дурочка, и вытирала слезы.

День ярмарки наступил слишком быстро. Стоит ли говорить, что ночью накануне я не сомкнула глаз? Я тренировалась создавать щиты во дворе. До самого рассвета, до того момента, как генерал Реннер ни сказал:

— Иви. Хватит. Тебе нужно отдохнуть. А лучше поесть и уже потом отдохнуть.

Я дернулась — и щит, который я почти успела сотворить, растаял в предрассветной дымке.

Давно он за мной подсматривает?!

От злости внутри все вспыхнуло.

— Ну вот! — обвиняюще воскликнула я. — Что вы наделали! У меня же только-только начало получаться!

Я зло ткнула в него пальцем — и почувствовала, что еще немного, и я ударю по нему магией.

— Прекрати, — спокойно ответил он. — Иди спать.

Генерал Реннер стоял, прислонившись плечом к стволу дерева, и смотрел на меня. Спокойно! Абсолютно.

Да пошел он!

— Да пошли бы вы! — рявкнула я вслух. — Вы еще будете мне указывать, что делать? — Я подлетела вплотную к нему и впилась взглядом в спокойные светло-карие глаза, сейчас — обычные, не драконьи. — Или… О, я поняла, в чем дело! Дело в моей магии, да? Вам отвратительно видеть, что я, неблагая…

— Иви…

— Нет, я закончу! Вы с самого начала ненавидели этих детей и меня тоже! Всех неблагих! Убеждали, что мы опасны, что нас надо держать на цепи, как бешеных собак! Ходили по дому, как дознаватель, вынюхивали, притворялись своим — а сейчас решили сбросить маску?