Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон!

Солейн Анна

— Не та подпись, — тихо сказал мне в ухо генерал Реннер.

Я замерла. Рука в самом деле выводила привычный мне росчерк — из прошлой жизни. Совсем не чинное “Иви Хантер” — собственноручно написанное имя, как было принято в этом мире.

Похолодев, я исправилась и опустила взгляд.

Он понял? Он знает? Совпадение?

— Отлично, — заявила женщина. — Ваша заявка принята. Ждем вас на ярмарке.

Она вложила мне в руку билет участника и даже улыбнулась.

У меня с души как будто упал огромный и тяжеленный камень.

На негнущихся

ногах я вышла из мэрии — генерал Реннер открыл передо мной дверь. Площадь была пустой, солнце уже начинало клониться к закату: осенние дни были короткими. Я тайком вытерла мокрое лицо, по которому катились слезы — и я ничего не могла с этим поделать. Генерал Реннер сделал вид, что не заметил — и я была ему за это благодарна, как и... как и за все остальное.

— Вам не… — откашлялась я. — Вам не нужно было… заниматься этим. Я могла бы справиться сама.

Я должна была справиться сама, а не ждать чьего-то спасения! Что я за дуреха?! Как могла не обратить внимание на эти чертовы заявки?!

— Я знаю, — мирно откликнулся генерал Реннер. — Но ты не обязана справляться со всем одна. Идем?

Я отвернулась, потому что была уверена: выражение лица меня выдаст.

— У вас кажется… — Я снова запнулась. — Вас, кажется, ждут дела столице. Генерал Реннер.

Слово “генерал” я выделила голосом. В основном чтобы вернуть себя с небес на землю. В самом деле, глупо ждать, что он вдруг все бросит — и останется в этом богом забытом городишке изображать неблагого уборщика. Даже ради… Даже ради Ивари. Или ради истинной — если я вдруг решу от отчаянья вытащить этот козырь из рукава. Няня Урсула говорила, что он не только командует армией, но и, можно сказать, правая рука короля, так что…

— Какое-то время они еще могут подождать, — отрезал он. — Идем. Если ты не заметила, у тебя юбка состоит из сплошных заплаток.

— И что? Она новая.

Работа у меня просто вредная — для юбок. Быстро покрываются заплатками.

— Ничего. Закажем у портнихи для тебя новую.

— Но дети…

— Им, в отличие от тебя, есть что носить. Идем. Городская мэрия платит. Не добровольно, зато щедро.

Я невольно рассмеялась.

***

Вечером я сидела у себя в кабинете и подсчитывала наши траты за прошедший месяц, когда в дверь поскреблись.

— Да?

Дверь скрипнула. На пороге возникла невысокая фигурка в неизменном черном платье и с двумя толстыми косами цвета воронова крыла.

— Мелисса? Что-то случилось? Ты уже должна спать.

Фыркнув, она скрестила руки. Не учи, мол!

— Что случилось? — повторила я.

— Так ты в самом деле хочешь показать нас на этой ярмарке? — выпалила она, подходя ближе. — Как цирковых уродов?

Я нахмурилась.

— Нет. Я хочу…

— Неважно, чего ты хочешь! — отрезала Мелисса, блестя глазами, которые казались черными в свете стоящего на моем столе канделябра. — Воспримут все это именно так! Отродья — среди нормальных людей! Вот же уроды!

— Мел…

— Что?! Давай, скажи, что я неправа! Какой у тебя план? Просто выстроить нас в ряд —

и заставить жонглировать яблоками, кувыркаться — или что там еще делают в цирке уроды или медведи?

Я окончательно перестала понимать, что происходит. Кажется, Мелисса была единственной из детей, кому моя идея с ярмаркой понравилась. Или нет? Она передумала?..

— А что ты предлагаешь? — осторожно спросила я.

На лице Мелиссы появилось удовлетворенное выражение.

— Нам нужно шоу! Драматургия! Спектакль! Нам нужен катарсис! Как ты не понимаешь? Нельзя просто так выйти на сцену — и ждать, что зритель тебя полюбит! Тем более скептически настроенный!

Оу. С драматургией я сталкивалась только в рамках утренника для четырехлеток, где Баба Яга крадет подарки и Новый год под угрозой срыва. Иными словами, совершенно в этом не разбиралась.

— А ты знаешь что-то об этом?! — осторожно спросила я. Кажется, я поняла, к чему она клонит.

— Конечно! Законы драмы, целая жизнь на сцене — как об этом можно не знать?! Моя мама — знаменитая актриса, отец — режиссер, известный на все королевство, я все детство провела в театре и однажды тоже стану… тоже… стану...

Мелисса осеклась, а меня больно резануло это “все детство”, сказанное вскользь двенадцатилетней девочкой, как и то, что она “готовилась”. Готовилась стать похожей на маму? А потом на этом пришлось поставить крест? Из-за ее дара?

Она поджала губы и отвернулась. Вытерла что-то с лица.

— Мелли… — Я обратилась к ней именем, которое чаще всего использовали дети — до сих пор я не решалась за ними повторять. — Мелли, послушай…

— Это вы послушайте! Мои родители от меня отказались, но я все равно… Я все равно Мелисса Макмайер! У меня в жилах их кровь, я не какая-нибудь там селянка неотесанная! Я осталась собой и я… Я всем покажу, чего я стою! И я не дам вам загубить наше выступление!

Я отложила перо, подалась вперед и серьезно спросила:

— Что ты предлагаешь?

***

Я и оглянуться не успела, когда наш дом превратился в филиал столичного театра. Мелисса подошла к делу со всей серьезностью. В одной из комнат на втором этаже теперь располагалась “сцена”, сколоченная генералом Реннером из досок. У нее был даже “занавес” — шторы из старых запасов, настолько ветхие, что их даже Долорес не стала воровать. Сейчас они пришлись очень кстати.

У детей появились “роли” и “реплики”. Я попробовала было сунуться в процесс, но получила только отповедь:

— Ты разве в этом разбираешься? — напустилась на меня Мелисса, когда я предложила кое-что… исправить.

Опасалась я, хм, великой силы искусства. Потому что задумка Мелиссы, по правде говоря… Да уж.

Я разного ждала от маленькой девочки. Но не такого.

И сейчас хотела ей мягко намекнуть, что… что хорошо бы что-то поменять.

Примерно все.

— Э-э… Не то чтобы, но…

— Ты когда-нибудь вообще была в театре?! — выпалила она, приосаниваясь и вскидывая подбородок — в таком положении она вытягивалась практически в мой рост.