Хозяйка расцветающего поместья
Шрифт:
Свекровь пристально посмотрела на меня. Я не стала отводить взгляда.
— Ты и правда изменилась. Но… — Она покачала головой. — Мужчины и молодые женщины вроде тебя думают, что достаточно лишь желания, однако все не так просто. Когда Саша, мой старший, тайком взял отцовский пистолет и ствол взорвался из-за двойного заряда…
Она прикрыла глаза, и я почти физически ощутила тяжесть этой паузы.
— Я говорю это не для того, чтобы ты меня пожалела, — продолжала свекровь. — Тогда мне не было и тридцати, и я молилась, чтобы господь дал мне еще одного сына, но тщетно. Дочери успели
— Как я могу быть в этом уверена? — ответила я вопросом на вопрос. — Еще и пары циклов не…
Я осеклась, осознав, что «цикл» в этом контексте вряд ли будет понятен княгине. А ведь я и в самом деле могу оказаться беременной уже сейчас, учитывая, что в городе муж каждую ночь проводил в моей спальне. Я невольно коснулась рукой живота.
— Пока не проверишь, не узнаешь. Но я надеюсь, что все будет хорошо.
— Что ж, будем надеяться. — Она протянула мне рецепт.
Я шагнула к столу, щелчком пальцев зажгла свечу и поднесла лист бумаги к огню. Жест был чисто символическим, и мы обе это понимали, однако в суровом лице княгини что-то смягчилось.
— Виктор, должно быть, заждался меня с прогулкой, — сказала она.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: разговор окончен.
— Помочь вам одеться, матушка? — спросила я.
— Горничная поможет, — отмахнулась свекровь. — Дерни за шнур, позвонить.
— Тогда хорошей вам прогулки, — улыбнулась я, выполнив ее просьбу. — Надеюсь, после того как вы побываете на свежем воздухе, ваш сон будет крепче.
Когда я закрывала за собой дверь, мне показалось, будто я слышу знакомые шаги в коридоре. Я замерла, прислушиваясь. Нет, это горничная поднялась с черной лестницы.
А у моей комнаты меня ждала Дуня с известием, что почки и кора собраны. Значит, и мне будет чем заняться, пока муж со свекровью дышат свежим воздухом.
Пока я спускалась на кухню, в голове крутились обрывки разговора. Делилась ли свекровь своей болью с кем-то? С мужем — наверняка нет, да и с сыном — едва ли.
Мужчины действительно многое не могут понять. Или мы сами не даем им такой возможности, пряча свои страхи и боль?
Прогулка не затянулась надолго, но все же мне хватило этого времени, чтобы поставить в печь горшок, в котором за сутки должна вызреть мазь, заварить отвар из части почек и коры, а остальное разложить сушиться на марле. Поначалу я села за вязание в своей комнате, чтобы никому не мешать, но, открыв форточку, проветрить, пока не затопили на ночь печи, поняла, что на сквозняке лучше не сидеть, и перебралась со спицами в гостиную.
Когда свекровь снова появилась там, она выглядела уставшей, но довольной. На щеках играл румянец — не болезненный, пятнами, а тот, который возникает от прохлады и посильного движения. Исчез лихорадочный блеск глаз, словно прогулка сбила температуру, и я даже задумалась, стоит ли предлагать княгине совершенно отвратительный на вкус отвар — но решила что вряд ли один день кототерапии
Виктор помог матери опуститься в кресло. Я откровенно любовалась им — высоким, сильным, здоровым. Поймав мой взгляд, муж улыбнулся.
— Я попыталась вспомнить, когда в последний раз выходила на улицу, и не смогла, — сказала свекровь. Тронула за руку сына. — Побудешь с нами? Не заскучаешь?
— Конечно. Но вы уверены, что не хотите отдохнуть?
— В кои-то веки у меня почти не болят суставы, и я хочу порадоваться этому, — отмахнулась княгиня. — Отдохнуть успеется и на том свете.
— Не говорите так. — Я улыбнулась, смягчая резкость своего тона. — В конце концов, зря я, что ли, готовила отвар? — Я поднялась с кресла. — Сейчас принесу.
Очень хотелось надеяться, что лекарство уменьшит воспаление и боль, хотя бы на время, и даст свекрови поспать.
Я вернулась с кастрюлькой, в которой травы настаивались на печи, и пиалкой меда.
— Гадость редкостная, — предупредила я. — Хотите, я сама отопью?
Свекровь рассмеялась.
— Я не настолько безумна, чтобы думать, будто все вокруг хотят сжить меня со света.
Она положила в чашку пару ложек меда, размешала.
— В самом деле гадость. Но, наверное, лекарство и должно быть горьким, чтобы мы ценили здоровье.
Она кликнула горничную, чтобы та унесла лекарство. Я вернулась к вязанию. Руки Настеньки были куда привычней к рукоделию, чем мои, спицы так и мелькали, и я сама изумилась, поняв, что мне почти не надо на них смотреть.
— Носок? — полюбопытствовала княгиня, глядя на мою работу.
— Митенки, для вас, маменька. Сухое тепло полезно для ваших суставов. — Я достала из корзинки одну связанную — скорее не митенку, а перчатку с невывязанными кончиками пальцев. — Вы сможете носить их дома или даже спать в них, если хотите.
— Ты не устаешь меня удивлять, — негромко сказал Виктор.
Я пожала плечами.
— Не понимаю, что изменилось после болезни, но мне стало скучно сидеть без дела. И, раз уж пряжу дала мне Прасковья, значит, вещь должна быть для маменьки.
— Вовсе не должна, — заметила свекровь.
— Мне нетрудно, вам полезно. Так что все в порядке, — улыбнулась я, снова застучав спицами.
Княгиня вздохнула.
— Надеюсь, летом, когда потеплеет, мне станет получше и тогда я тоже смогу взять какое-нибудь рукоделие. А пока… Виктор, почитай нам. Что-нибудь сентиментальное.
— Как скажете, матушка.
Он начал читать какой-то роман, но вскоре я поймала себя на том, что вслушиваюсь не в сюжет, а в его голос. Спокойный, глубокий — такой родной теперь. Когда он замолкал, чтобы перевернуть страницу, в гостиной повисала уютная тишина, прерываемая лишь треском поленьев в печи, тихим звоном моих спиц да урчанием Моти, занявшим свой пост у свекрови на коленях.
Свекровь подавила зевок, потом еще один. Я встретилась глазами с мужем, указала взглядом на княгиню.