Хозяйка старого поместья
Шрифт:
Он чуть ослабил хватку, когда распутывал завязки на своих панталонах, и я дернулась в сторону стола – там, рядом с книгами, лежал нож для разрезания бумаги.
Глава 34
В его взгляде уже не было ничего разумного – только похоть. И я понимала, что что бы ни сказала ему сейчас, он меня не услышит. А потому, когда моя рука нащупала рукоять ножа, я не колебалась ни секунды.
Вот только взмах оказался недостаточно силён – сказалось и то, что рука была левой, и то, что отнюдь не
Но это не остановило его – лишь только распалило еще больше. Он зарычал и ударил меня по лицу.
– Зря вы это сделали, Альмира! Кажется, я церемонился с вами слишком долго, – он схватил мою державшую оружие руку и сжал ее так сильно, что мои пальцы разжались и выронили нож. – Я сделаю вас своей, а потом вы сами будете умолять меня, чтобы я не трепался об этом на каждом углу. И вы будете делать всё, что я скажу, чтобы никто не узнал, что я овладел вами прямо на этом столе. А иначе не только от вашего поместья, но и от вашей репутации не останется вообще ничего!
Кровь продолжала течь, но он, казалось, вовсе этого не замечал. Но во мне тоже проснулась ярость, и я продолжала отбиваться изо всех сил, которые у меня еще оставались. А когда барон чуть ослабил хватку, и мой рот на мгновение оказался свободен, я закричала. Правда, его ладонь тут же снова припечатала мои губы, и крик оборвался.
К счастью, кто-то услышал его, потому что дверь в кабинет отворилась, а через несколько мгновений кто-то ударил Маруани по голове тяжелым серебряным кубком, всегда стоявшим на низеньком столике у дверей.
Руки барона тут же опустились, и я подумала, что он рухнет на пол. Но нет, он устоял. Но этого хватило мне, чтобы оттолкнув его назад, отскочить в сторону.
Я ожидала увидеть в кабинете месье Эрве, но нет, это был не он – посреди комнаты стояла старая графиня. На голове у нее был чепец, который она надевала, отправляясь спать, а на плечах – бархатный халат. Ее худые дрожащие руки уже не могли удержать кубок, и когда она выпустила его, он с грохотом упал на паркет и покатился по полу. Удивительно было, как она вообще сумела его поднять. Ее глаза метали молнии, и думаю, если бы в ее руках оказалось оружие пострашней, она и его использовала бы безо всяких сомнений.
– Ах ты, старая ведьма! – заорал барон и сделал шаг в ее сторону.
Но на пороге, привлеченный то ли моим криком, то ли грохотом кубка уже стоял месье Эрве. Нас уже было трое, и даже если бы Маруани был отъявленным смельчаком (а он таковым отнюдь не был), он вряд ли мог надеяться на победу.
Управляющий смотрел на меня удивленно-испуганно, и я, спохватившись, оправила юбку. Щеки мои пылали и от стыда, и от удара.
– Ну, что же, ваше сиятельство, – прохрипел барон, обернувшись ко мне, – если вы хотите войны, то вы ее получите. Завтра весь Прованс узнает, что граф де Валенсо погиб, и кредиторы слетятся к вам как стая воронья. Вы лишитесь всего, Альмира,
Он обошел старую графиню, которая не двинулась с места, и едва не сшиб в дверях месье Эрве. Походка его была неуверенной, и теперь уже трудно было сказать, что было этому причиной – чрезмерное количество выпитого вина или полученный по голове удар.
Но о Маруани я сейчас думала меньше всего. Я смотрела на старую Гвинет. Каково ей было услышать о гибели сына именно так? И то, что она узнала это не от меня или от кого-то из сослуживцев графа, а от гнусного человека, делало это известие еще более ужасным.
– Я закрою дверь на засов, ваше сиятельство, – месье Эрве тактично удалился, понимая, что нам с графиней нужно было поговорить наедине.
– Простите, сударыня…, – начала я.
Но она не дала мне договорить.
– Поставьте кубок на место! – велела она. – Я подняла бы его и сама, но мне уже тяжело наклоняться.
Она произнесла это почти спокойным тоном. И в ее глазах не было ни слезинки. Мне даже показалось на мгновение, что она вовсе не поняла того, что сказал Маруани. И я, поставив кубок обратно на стол, застыла, не зная, что делать дальше.
А потом с губ графини вдруг сорвался стон – протяжный, полный боли. И когда она пошатнулась, я едва успела подхватить ее под локоть. Она едва держалась на ногах, и когда я подвела ее к стоявшему у камина креслу, то она почти рухнула в него.
Ее тело сотрясала дрожь, и я принялась разжигать в камине огонь, хотя и понимала, что она не перестанет дрожать, даже если в комнате станет тепло.
– Когда ты узнала об этом? – вдруг спросила она. – Эмиль был еще жив, когда ты приезжала в Париж?
Она обратилась ко мне на «ты», и сейчас это отчего-то не показалось мне странным.
Я повернулась к ней и покачала головой.
– Нет, ваше сиятельство. Это случилось еще летом. Сюда приезжал офицер из полка его сиятельства.
– Почему ты об этом никому не рассказала?
Я ответила не сразу. Трудно было найти слова для описания этой ситуации. Гвинет только что узнала о том, что потеряла сына. А теперь я должна буду сказать ей о том, что мы почти потеряли поместье. И пусть она не любила имение мужа, этот дом был нашим единственным приютом.
– То, что он сказал про кредиторов – это правда? – так и не дождавшись от меня ответа, снова спросила она.
– К сожалению, да. Они отсрочили уплату долга до возвращения Эмиля, надеясь на то, что вознаграждение, которое он получит за доблестную службу, окажется достаточно большим, чтобы заплатить еще и хорошие проценты. А как только они узнают о его гибели, они станут требовать всё и сразу. Боюсь, у нас не останется другого выхода, кроме как продать поместье. Я надеялась, что когда мы по осени соберем урожай, это позволит нам расплатиться хотя бы с наиболее докучливыми кредиторами. Но и рожь, и пшеница сгнили на корню из-за сильных ливней. Продавать было уже нечего.