Хозяйка старого поместья
Шрифт:
Король ввел запрет на экспорт зерновых, но это не сильно повлияло на ситуацию. Даже без этого запрета вряд ли кто-то решился бы вывозить пшеницу из страны. У нас на юге положение с продовольствием было чуточку лучше, чем в центральной части страны, так как поблизости были порты, а в других странах Средиземноморья дожди не причинили сельскому хозяйству такого вреда, и в Марсель время от времени приходили груженые зерном и овощами суда.
Я слышала от врачей, что для того, чтобы иметь возможность противостоять тифу, человек должен хорошо питаться, и я старалась следить за тем, чтобы мои родные, слуги
– Ты слышала, Мира, что в поместье Маруани вспышка тифа? – спросила меня она, когда я в очередной раз приехала их навестить.
– Вот как? Кому оно сейчас принадлежит?
– Всё еще дядюшке моего покойного мужа. Он так и не смог пока его продать – сейчас люди предпочитают тратить деньги на еду, а не на покупку обветшавшего особняка в окружении заросшей сорной травой сада. Но он, как и намеревался, уволил всех слуг и заколотил в доме окна и двери. Управляющий остался жить в сторожке – чтобы собирать подати с крестьян и пересылать их хозяину. Говорят, что в сторожке живет и Мэрион. Ты можешь себе это представить? Это же попрание всяких правил приличий! А прежде она так ратовала за их соблюдение.
Генриетта произнесла это не без злорадства, но я не разделила ее настроения. Какой бы змеей ни была сестра Джереми Маруани, мне было ее жаль.
И потому, выехав из имения моего отца, я велела кучеру повернуть не в сторону дома, а в сторону поместья Маруани. И хотя я изначально понимала, что за несколько месяцев отсутствия хозяина оно должно было прийти в упадок, картина, представшая перед нашими взорами, меня поразила.
Разруха и запустение были повсюду, и когда карета проезжала через деревню, находившуюся на расстоянии одного лье от особняка, я увидела худых, изможденных крестьян, которые смотрели нам вслед кто с равнодушием, а кто – со злобой. Наверно, если бы мы везли продукты, они напали бы на карету безо всяких раздумий.
Сторожка стояла на въезде в поместье, и кучер остановил возле нее лошадей. На звук наших голосов из домика вышел высокий мужчина – его бледная кожа имела зеленоватый оттенок, и я не сразу признала в нём управляющего Маруани, которого прежде видела несколько раз.
Он поклонился мне с большим трудом и, после приступа тяжелого кашля, сказал:
– Не стоило вам приезжать сюда, ваше сиятельство.
А когда я хотела выйти из кареты, он протестующе взмахнул рукой.
– У меня жар, тошнота и сыпь – все признаки тифа.
Мой кучер метнулся обратно на козлы и жалобно посмотрел на меня, предлагая немедленно возвращаться домой.
– Где мадемуазель Маруани? – спросила я, на всякий случай поднеся к носу щедро надушенный шелковый платок.
Мужчина указал на стоявший в стороне покосившийся сарайчик.
– Как только я почувствовал жар, я убедил ее милость удалиться туда, чтобы не заразиться. С тех пор я ее не видел.
– Но почему после смерти брата мадемуазель осталась в поместье? Почему не поехала к дяде или к другим родственникам?
Его бледные губы дрогнули в усмешке:
– Да кто же сейчас примет лишний
Он еще раз взмахнул рукой и скрылся в доме. Я велела кучеру подъехать поближе к сараю.
– Не стоило бы этого делать, ваше сиятельство.
Но я строго посмотрела на него, и он, вздохнув, взялся за вожжи.
На сей раз я всё-таки вышла из экипажа, но в сарай тоже не вошла, потому что прежде на его пороге показалась женщина, мало похожая на Мэрион Маруани. И всё-таки это была она.
Она всегда была худощавой, но сейчас мне показалось, что в ее теле нет не то, что жира, но и мяса – сплошные кожа до кости. И между тем, несмотря на свое пребывание в сарае, одета она была аккуратно, но очень просто – тонкое платье было заштопано в нескольких местах. А в темных волосах ее уже серебрились седые нити. А ведь ей не было еще и тридцати!
– Графиня де Валенсо? Какая честь! – она криво ухмыльнулась.
А вот характер у нее, судя по всему, ничуть не изменился.
– Как вы себя чувствуете, Мэрион?
Это был не слишком тактичный вопрос, но что еще я могла спросить?
– А разве вы сами не видите? Просто прекрасно! Насколько я понимаю, вы прибыли, чтобы насладиться своим триумфом? Когда-то я могла позволить себе смотреть на вас свысока, а теперь мы поменялись местами. Ну, что же, имеете право! Вы после смерти мужа не позволили себе пребывать в унынии и сумели противостоять обстоятельствам.
Она знала о гибели Эмиля! Знала, но никому не сказала!
– Знаете, Альмира, я никогда не могла понять, что мой брат в вас находил. А теперь, кажется, понимаю. Но довольно разговоров! Убирайтесь отсюда! Разве вы не понимаете, что здесь творится?
– Я заберу вас с собой, – сказала я и сразу же услышала, как громко охнул кучер. – Вам тоже нельзя здесь оставаться.
В ее темных глазах мелькнуло изумление. Казалось, что на миг она заколебалась. Но нет, всё-таки покачала головой.
– Благодарю за предложение, Альмира. Именно от вас я ожидала его меньше всего. Но я не могу поехать с вами. А вам самой нужно думать о детях и сидеть дома. Дома, понимаете?
Я попыталась настаивать, но она только еще больше разозлилась. И тогда я, порадовавшись, что одну из корзин мы забыли выгрузить в поместье отца, оставила эту корзину ей.
– Здесь хлеб, печеная репа и отварная курица. Только не ешьте сразу слишком много. И если решите поделиться продуктами с вашим управляющим, не подходите к нему самому – просто оставьте их на крыльце сторожки.
Она кивнула. В глазах ее стояли слёзы.
Глава 39
Поездка в поместье Маруани так расстроила меня, что мне просто необходимо было с кем-то этим поделиться. Дети были еще слишком малы, чтобы я могла рассказать им о подобных ужасах, а старая графиня, да и месье Эрве не одобрили бы моих действий.
И потому я взялась за перо и бумагу. Отчего-то куда проще мне показалось изложить свои сумбурные мысли в письме к барону Пуанкаре.
Сначала я полагала, что мне хватит для этого одного листа, но вот он был исписан целиком, потом – другой, третий. А я всё еще не могла остановиться. У меня накопилось так много тайн, что они разрывали мне душу, и теперь, выплескивая их на бумагу, я испытывала облегчение.