Христианская гармония духа

Малышевский А.

Гнев, из грубого неприязненного чувства, претворяется любовью в огонь святой ревности по Богу и правде Его, при доброжелательной жалости к тому, кто этот гнев вызывает, и мучительной скорби о том, что мешает любить и уважать в ближнем образ и подобие Божье.

Эгоизм есть противоположность любви, при нем нет места любви к Богу и ближним, так как он в том и состоит, что всю любовь сосредоточили на самих себе, украли у Бога и ближних. Как тает воск от огня, так тает и эгоизм от любви, по мере того как любовь восходит от первых лучей зари на горизонте духа до горячего солнца сознательной любви к Богу и ближним на зените жизни. Единственная форма эгоизма, возможная при господстве любви, – это желание для себя радости и мира святой гармонии духа и вечного блаженства причастия любви Бога-Любви и верных ему любящих духов, а на земле честной жизни по вере в Бога-Любовь в честном братском общении с любящими людьми, вдали от суеты и грызни волков хищных.

Уныние при этом настроении – явление ненормальное, несмотря на то что тоска по Богу и слезы о гибнущих сынах человеческих неизбежны. Когда сильно любишь, нельзя не верить в то, что

любишь, а вера неразрывна с надеждой, при которой нет места унынию. Вот почему в период царства любви уныние возможно только как минутная слабость, минутное затмение радости в мире любящего духа. Это страшные минуты, когда любящая и жаждущая любви живая душа перестает чувствовать причастие любви Творца своего, и в то время как Богочеловек восклицал: Боже мой, Боже мой, зачем ты меня оставил [367] , слабый немощный человек впадает в мрачное уныние, думая, что Творец его не только его оставил, временно прекратил духовное общение с ним, но и перестал любить и жалеть его, проникся к нему теми несвойственными Богу-Любовь чувствами холодного равнодушия, придирчивой недоброжелательности и жестокой мстительности, которые ему так часто приходилось испытывать в течение скорбной эпопеи его сожительства со злыми и порочными детьми мира сего, в долине плача и печали земного скитания. Такое прискорбное заблуждение не может долго продолжаться, воспрянет радостная вера в Бога-Любовь и разгонит мрачную хмару уныния, или затмится вера в истинного Бога, иссякнет любовь, как иссякла вера в источник любви, и настроение духа падет с высоты святой гармонии до какой-либо из известных нам степеней греховной дисгармонии.

367

…Боже мой, Боже мой, зачем ты меня оставил… – От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого; а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 45–46). В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? – что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15, 34).

Радость устойчивая и разумная, несмотря на скорбь земного бытия, несмотря на неизбежность гонений и злословий со стороны тех, кто любит мир и то, что в мире, и ненавидит все, что не от мира сего. Радость устойчивая потому, что является неизбежным результатом устойчивой любви; разумная потому, что основана на вере в конечную победу радости, добра и любви, в царство, силу и славу Бога-Любви. Таким образом, радость и мир так же естественно составляют общий, светлый фон жизни при торжествующей любви, несмотря на черные пятна скорбей [368] и страданий, как смятение и уныние составляют естественный, мрачный фон жизни рабов ощущений и поклонников разума, несмотря на яркие пестрые цветы наслаждений и развлечений.

368

…пятна скорбей… – Много скорбей у праведного, и от всех их избавит его Господь (Пс. 33, 20).

Совесть чуткая, наполняющая душу тревогой каждый раз, как в настроении или жизни наступает затмение света любви.

Честь полагается не в том, чтобы всех осилить словом и делом, не в том, чтобы, по волчьи огрызаясь, оцарапать и укусить больнее, чем сам был оцарапан и укушен, не в том даже, чтобы ни йоты не уступить из своего права, а в том, чтобы постоянно оставаться верным духу любви, одерживать победы силой великодушия и вдохновения любви. Униженными, обесчещенными чувствуют себя не тогда, когда оскорблены, осилены грубой силой, а тогда, когда оскорбили ближнего, унизили себя до насилия, понимая, что, если в борьбе со злом изменили любви, злоба противника победила любовь, и в этом позор и бесчестие; напротив, когда сила великодушия, вдохновения любви осилит злобу противника, зародит в его сердце ответную любовь, тогда победила злобу любовь, и тут слава и честь, радостное торжество для Сына Света и Любви.

Долг. Высшим долгом признается непоколебимая, неизменная верность Богу-Любви и Его любвеобильному делу, при том верность не по букве, а по духу и совести. Все другие обязанности делаются недействительными, теряют свои права каждый раз, как наступает противоречие между ним и этим высшим долгом.

Самопожертвование неизбежно, и притом не в виде редкого исключения, а как заурядное явление повседневной жизни. Любовь сама по себе есть самоотвержение, добровольная, радостная жертва своим эгоизмом, водворение Бога и ближнего в уме и сердце, прежде нераздельно полными самим собой, своей эгоистичной индивидуальностью. Нельзя и служить делу любви без самопожертвования, без ежеминутного подчинения своих прихотей воле любимого Отца Небесного, благу любимых ближних. Утверждение совопросников века сего, будто во всей деятельности соработника Божьего нет и тени самоотвержения потому, что он находит радостное удовлетворение в самопожертвовании, – не что иное, как хитроумный софизм, не выдерживающий критики. Самоотвержение, самопожертвование ничего общего с холодным, черствым, мрачным аскетизмом подневольного холопа, со скрежетом зубовным и ожесточением совершающим свое спасение, не имеет. Этот мрачный холоп не сам отвергает себя, а делает это из-под палки, повинуясь грозной воле измышленного его злым сердцем взбалмошного, грозного, жестокого божества; где же тут сомоотвержение, сомопожертвование?!

Все дело в том, что мы любим, в чем полагаем сокровище и радость нашу. Самоотвержение, самопожертвование – совсем не порождение мрака и скорби, не сопровождаются ими и не ведут к ним, напротив, там нет истинного самоотвержения, истинного самопожертвования, где они соединены с самопринуждением, с мукой. Если мы любим ближнего, мы с радостью многим пожертвуем для него, и радость эта не только не уменьшит нравственного достоинства наших действий, но, напротив, обратит жертву в милость, холопскую покорность в богоугодное, добровольное, радостное самоотвержение, достойное свободы славы чад Божьих.

Братолюбие становится не трудным подвигом, а естественным проявлением торжествующей, деятельной любви. Организация жизни на основах любви и братства перестает казаться несбыточной утопией, а, напротив, становится насущной потребностью, самым заветным дорогим желанием любящего духа. На этой низшей ступени святой гармонии духа, когда во имя любви отрицают права разума и ощущений, деятельное служение на дело стройной организации добра в жизни еще непосильно, так как отрицание прав разума делает невозможным систематичное, неуклонное, разумное служение на трудное дело организации добра в этом мире, который весь во зле лежит, а отрицание прав ощущений делает бессмысленной всякую реорганизацию земной жизни, огульно отрицая всю земную жизнь во всей ее совокупности. Но горячее инстинктивное сочувствие ко всякому проявлению братолюбия в жизни настолько неизбежно, что может служить типичным признаком начала царства любви.

Религия доросла до поклонения Богу в духе и истине. Только теперь буква текста и обряда перестает быть мертвящею, оживленная животворящим духом любви. Только теперь жертвы перестали быть подкупом, хваления – лестью, богослужения – чародейством и все отношения к Богу – кощунством. Только теперь перешли робкие, корыстные или крамольные холопы от рабства подзаконного к добровольному, сознательному рабству свободы славы чад Божьих. Когда в душе человека восторжествовала любовь, он не может более не верить в Бога-Любовь, вера эта такая же насущная потребность для духа его, как воздух для тела его, без этой веры он жить не может, оставаясь на высоте этого настроения, без этой веры вся жизнь его – одна мучительная агония. Считаю долгом пояснить, что, веруя в Бога, Сыны Света могут очень далеко отстоять в понимании Его от всех окружающих и быть признанными ими еретиками и даже безбожниками, что не помешает им быть правоверными в глазах Бога-Любви и принадлежать к Его церкви и жить живой верой в Него. Гораздо ужаснее положение тех страдальцев, которые со светом торжествующей любви в душе не верят в царство, силу и славу Бога-Любви, жить не могут без этой веры и изнывают в невыносимых муках продолжительной агонии. И это аморальное, чудовищное явление возможно в безобразном хаосе мира сего, который весь во зле лежит. Среди возмутительной оргии служителей всевозможных кумиров, нагло утверждающих свое правоверие в деле исповедания Бога-Любви, поклоняясь лжебогам, созданным их воображением по образу и подобию своему, сыны света, увлеченные ревностью по Богу до горячего негодования против грубого кощунства всех этих взаимно отрицающих друг друга правоверий и теми безобразными карикатурами, которых они осмеливаются выдавать за самого подлинного Бога-Любовь, могут дойти до ожесточенного отрицания всякого бога, признаваемого человечеством, уверить и себя, что они потеряля веру в Бога вообще, но Бог, принявший сторону Иова против его благочестивых и правоверных порицателей, предпочтет его скорбное неверие оскорбительной для Бога вере в те жалкие, взбалмошные, чванливые, жестокие божества, которых, на соблазн ближним и в осуждение себе, чтут сыны тьмы в место Бога истинного.

Основы жизни – любвеобильная вера живая в Бога-Любовь и нелицемерное братолюбие.

Сдерживающие начала – страх Божий и страх соблазна, понимая под соблазном все, что противоречит любви к Богу и братолюбию, а под страхом Божьим – свободное, полное достоинства опасение оскорбить горячо любимого Отца Небесного, не имеющее ничего общего с эгоистическим, корыстным страхом рабов, трепещущих за свою шкуру в этой жизни и в вечности.

Путь – самоотвержение, радостное принятие на себя тяжелого креста борьбы со злом и радостное следование в направлении торжества любви и братолюбия.

Истина – любовь как первопричина и конечная цель бытия, любовь как самодовлеющий смысл жизни и вечная правда отношений к Богу и ближним.

Жизнь – радость торжествующей деятельности любви.

Наука – Боговедение и неразрывно с ним связанное полное любви и благоговения изучение творения любвеобильного Творца. Проклята земля в делах человеческих, она подлежит огню в день суда, но и на ней лежит печать Бога живого, как слабый отблеск славы Божьей. На той низшей степени святой гармонии, о которой идет речь, сыны света, отрицая во имя любви права разума, пренебрегают пользоваться его услугами и на науки уделяют возможно меньше времени, но презирать разум, гнать науку они не могут – это было бы изменой любви и ясным доказательством того, что мы имеем дело не с сынами света, а с более грешными представителями грешного человечества.

Искусство непременно отразит в себе любовь к красоте в соединении с любовью к Богу и ближним.

Литература – могучее орудие проповеди веры в Бога-Любовь, любви к Нему и стройной организации жизни на началах любви в братстве.

Семья – малая церковь, в которой любовь научает всех членов жить друг для друга, дополняя жизнь друг друга и никогда не отравляя, не задевая жизнь другого.

Отец глубоко сознает важные обязанности главы семьи, страшную ответственность власти над молодой жизнью и первыми впечатлениями земного бытия вечного духа, с любовью выполняет свои святые обязанности друга и руководителя и выше всего ставит торжество любви в духе и жизни детей своих.