Христианская гармония духа

Малышевский А.

Не надо думать, однако, что в результате признания прав ощущений, к тому же без помехи сдерживающего разума, возможно было при этом настроении что-либо подобное распутству. Распутство есть разнузданность жизни ощущений, не сдерживаемая любовью; разум сам по себе не играет при этом никакой роли, так как распутство в пределах эгоистического благоразумия требованиям разума не противоречит; напротив, распутство всегда противоречит правам любви, и потому где властвует любовь – там распутство невозможно. С этим многие не согласятся по привычке называть любовью эгоистическую жажду обладания при полном равнодушии ко всем и вся, кроме предмета вожделения.

При таком взгляде на вещи, действительно, очень трудно понять христианскую гармонию духа и все, что я о ней говорю.

При этом легко впасть в страшное недоразумение, называя, как это столь часто бывает и в жизни, и в литературе, торжеством любви преступление против любви, когда два эгоистических существа ради удовлетворения жажды ощущений, слегка позолоченных любовью друг к другу, разбивают жизни людей, которым клялись быть верными до гроба, вносят хаос в семью, жертвуют благом детей, тормозят стройную организацию добра в жизни, и все это ради осуществления эгоистической похоти, которая очень часто оказывается минутной прихотью, с которой позолота любви сходит тотчас после ее удовлетворения.

Когда любовь не озаряет отношений человека ко всему внешнему для него миру во всей его совокупности, включая сюда Бога и все Его творения, любовь не властвует в душе человека, не может еще быть преобладающей основой его жизни, не торжествует в его отношениях. Когда равнодушный к Богу и Его святому делу, жестокий ко всем и вся человек всю свою любовь сосредоточивает на одном предмете безумной страсти, тут не только не торжествует любовь, но и совсем нет любви, а есть только жестокий, грубый эгоизм, любящий одного себя и те приятные ощущения, которые может доставить только один предмет страсти, ради которого и забывают и Бога, и вечное дело Его, готовы причинить всякое зло людям и, что особенно знаменательно, разбить, исковеркать, опозорить жизнь того самого существа, которого воображают, что любят. Тут, сомнения быть не может, торжествуют ощущения, а любовь находится в позорном рабстве у них.

Где любовь торжествует, там не может быть проявлений жестокого эгоизма, там самоотвержение, там и признанные ощущения, возведенные даже в почетное положение уважаемого друга властной любви, даже и без помощи разума сдерживаются крепкой уздой любви к Богу и ближним.

При данной комбинации, когда властная любовь, еще не признавая права разума, признала уважаемым другом ощущения, аскетизм, парализовавший деятельное участие в организации жизни, уступает место деятельной, хотя, без помощи разума, недостаточно стройной и систематичной заботе о материальном благосостоянии ближних, при первенствующей заботе о торжестве любви в душах и жизни, обязательной, неизбежной, как мы видели, даже и на пороге царства любви.

Говоря о подчинении разума и любви ощущениям, я называл это подчинение рабством, говоря о подчинении любви и ощущений разуму, я называл их слугами разума, теперь, говоря о подчинении ощущений любви, я называю ощущения уважаемым другом любви. Это не случайность; я считаю, что именно этими словами наиболее верно выражается сам характер власти, когда она принадлежит ощущениям, разуму или любви. Ощущения по самой сути своей грубо эгоистичны и потому естественно деспотичны, ставят все подвластное им в позорное положение рабов; бесстрастный, холодный, черствый разум, заменяя грубую силу холодной справедливостью расчетливых доказательств, естественно ставит все подвластное себе в положение слуги со строго определенными договором правами и обязанностями; вдохновенная, чистая, все очищающая, все возвышающая своим прикосновением любовь не может относиться ко всему подвластному ей иначе, как к уважаемому другу, без чего она перестанет быть сама собой, перестанет быть любовью. Любовь может сторониться чего-либо, стыдливо избегать всякого соприкосновения с чем-либо, совсем не признавать права участия чего-либо в ее жизни и деятельности, но, раз признав чьи-либо права, раз приняв что-либо под власть свою, любовь не торгуется, не отмеривает вершками права и обязанности, а разом возводит в положение уважаемого друга все, что признала себе подвластным.

3. Любовь + ощущения + разум (++)

Настроение это характеризуется

тем, что при первенствующей заботе о торжестве любви вносят в деятельность, вытекающую из этой заботы, как и в пути достижения материального блага ближних гораздо более стройности и систематичности, чем прежде, когда любовь недоверчиво сторонилась от разума и стыдливо избегала пользоваться его услугами.

Даже и на этом месте разум не находится в унизительном положении не только раба, но и слуги. И он, с минуты его признания, с того часа, когда его призвали принять деятельное участие в жизни торжествующей любви, разом стал в почетное положение уважаемого друга, только услугами этого друга пользуются менее и тем самым ограничивают размеры его влияния на настроение и жизнь.

4. Любовь + разум (+)

Опять наступает реакция в сторону аскетизма, в этот раз смягченного светом разума. Если аскета первой степени святой гармонии враги имели основание назвать юродствующим, тут они должны признать его философствующим.

Я не решаюсь назвать аскетов этой категории мудрецами только потому, что мудрость несовместима с близоруким страхом перед ощущениями, признаваемыми греховными, несмотря на веру во единого Бога Творца. На этот раз это увлечение ума, которому поддается любовь несовершенная, потому что совершенная любовь изгоняет страх.

На этой степени святой гармонии духа и любовь, и разум заняли, наконец, подобающее им положение сообразно вечной истине правды Божьей. Любовь властно намечает цели стремлений, животворящий дух – деятельности, а разум указывает разумные пути для достижения целей, намеченных любовью, тут не только возможно, но даже неизбежно проявление деятельной любви в форме систематичной, стройной организации добра в жизни, за исключением роковой ошибки непризнания прав ощущений, со всеми логично вытекающими из нее последствиями; на ощущения смотрят, как на неизбежное зло, нечто вроде кары небесной, забывая, что даже в виде временной кары Господь не мог творить зло, причем, стройно организуя жизнь любви и разума, совсем не признают права на существование за ощущениями и стремятся не организовать жизнь ощущений, а свести эту жизнь к минимуму.

5. Любовь + разум + ощущения (++)

Святая гармония духа вполне восстановлена: все признано чистым в творении Божьем, и потому ничто во всем творении не исключается из стройной организации добра на земле, во исполнение любвеобильной мудрой воли Отца Небесного на земле яко на небеси.

Аскетизм не признается более самодовлеющим добром, хотя и возможен и даже неизбежен каждый раз, как он требуется благом дела Божьего или благом ближних, когда избежать его нельзя, не нарушая тем верховных прав любви к Богу и Его творению.

Достигнуть этой высшей степени христианской гармонии духа не значит сохранить ее навсегда, возможны не только минутные падения, но и смертный грех хулы на Духа Святого, продолжительного и даже окончательного, по крайней мере во все продолжение земной жизни, предпочтения святой гармонии духа одной из многочисленных форм греховной дисгармонии.

Устойчивая гармония духа и есть святость, невозможная тут на земле, где был един свят [372] , един Господь Иисус Христос. Невозможна святость абсолютная, но возможна святость относительная, когда падения минутны, а святость нормальна, составляя общий колорит жизни и отношений. И эта относительная святость составляет не заслугу, а обязанность каждого искренно верующего и нелицемерно любящего Бога Творца, Спасителя Христа и Духа Святого Господа Животворящего.

372

…един свят… – Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Ты един свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои (Откр. 15, 4).