Хроника смертельной весны
Шрифт:
– И обратился ко Льву Петровичу Рыкову.
– Да.
– Вы не были шокированы?
– В тот момент мне было все равно. Я мечтала только о мести, а каким образом она свершится, меня мало заботило. И мы отправились в Серебряный бор.
– Когда вы приехали, Рыков был уже в подвале?
– Да. Только мы увидели не Рыкова. А спецагента ФБР Джоша Нантвича.
– Кто еще присутствовал при этом?
– Я разве не говорила? – удивилась Анна. – Я, Мигель, Серж и Катрин. Все.
– Все? Вы уверены?
Анна и бровью не повела: – Все! – отрезала она.
– Допустим.
– Джош Нантвич сам признался в том, что он не настоящий агент, сам снял свой странный грим – никогда не видела ничего подобного. Потом он рассказал, что случилось с Антоном. Что это был несчастный случай. Не знаю почему, но я ему поверила. Рыков не оправдывался, не просил пощады, он был готов умереть в наказание за свои преступления, но категорически отказывался брать на себя смерть Антона.
– А как вел себя Кортес?
– Отвратительно. Он избивал Рыкова, хотя тот был в наручниках. Бил ногами по лицу.
Виктор мгновенно вспомнил, что однажды уже видел похожее – в саду Странноприимного дома, когда Кортес метелил Андрея Орлова в компании Ланского: но если Ланской использовал кулаки, то Кортес от души пинал того ногами по зубам [77] . «Modus operandi» [78] – отметил про себя Виктор.
– Серж попытался остановить Мигеля и тот выстрелил в него. Дальше я не помню – потеряла сознание. А когда пришла в себя – картина была кошмарной: избитая Катрин со сломанной рукой и мертвый Мигель. Серж истекал кровью, а Рыков зажимал рану на животе – он был на последнем издыхании. И умер спустя несколько минут.
77
См. первую книгу трилогии «Хроника смертельного лета»
78
фраза, которая обычно переводится как «образ действия». Данная фраза используется в юриспруденции для описания способа совершения преступления (лат).
– Вы точно помните, что он умер?
– Конечно. Я пульс не проверяла, но…
– А Сергей проверял?
– Не знаю, не видела. Я искала, чем его перевязать.
– А откуда вы узнали, что там есть перевязочный материал? Вы же были на этой даче впервые?
– Рыков сказал перед тем, как умер.
– Так он был в сознании?
– До последней минуты.
– А кто убил Кортеса?
– Не видела, говорю же вам – я упала в обморок. Катрин и Серж утверждают, что это сделал Рыков. Не верить им у меня нет причин. А у вас?
– Что, простите? – нахмурился майор.
– У вас есть причины не верить Сержу?
– Я этого не говорил.
– Тогда почему вы снова об этом спрашиваете? – в первый раз в голосе Анны послышалось раздражение.
– Работа такая, – Виктор не мог не отметить про себя переменившийся настрой примы. – Когда очнулись – как лежал Кортес?
– Это важно?
– Если спрашиваю, значит важно, – спокойно отозвался
– По-моему, лицом вниз. – Анна чуть сдвинула брови к переносице, вспоминая. – Да, да. Я видела его окровавленный затылок. Господи, – ей вдруг стало зябко, и она обхватила себя руками. – Какой ужас. Какой ужас…
– Что было потом?
– Потом Катрин перевязала Сержа, и мы поволокли его наверх. Еле дотащили.
Виктор задумался, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Спустя несколько мгновений он спросил:
– Как вы думаете, Анна Николаевна, сколько Булгаков весит?
– Откуда мне знать? – Анна насторожилась.
– Разумеется, ниоткуда. Тогда я вам скажу: сто с лишним килограмм.
Анна недобро усмехнулась: – Вы его взвешивали?
Виктор ответил без тени улыбки: – Я могу на глаз определить вес человека с точностью до пятисот грамм. Ваш вес – примерно сорок пять кило, верно?
– Сорок четыре семьсот. И что?
– Две хрупкие женщины, одна из которых беременна и со сломанной рукой, а вторая – только что лежала в обмороке, не просто тащат, как мешок картошки, а поднимают по достаточно крутой лестнице раненого, грубо говоря, центнер живого веса, да еще практически без сознания. Что скажете, Анна Николаевна?
Теперь она уже не была бледной – ее щеки запылали, а глаза гневно сверкнули:
– По-вашему – я лгу?
– Скажем так – подозреваю, что вы недоговариваете. То есть, вы говорите почти правду.
– Не понимаю…
– Кто еще был с вами, Анна Николаевна? Я уверен, что кто-то вам помогал.
– Не было никого.
А может рассказать ей? И посмотреть, как она отреагирует на пробирающую до костей историю о двух полуразложившихся трупах за стеной роскошной спальни. И Виктор начал рассказывать, с максимальными подробностями, старательно обрисовывая каждую деталь. Анна прекрасно владела собой – сцена приучила ее к выдержке, но Виктор понимал – она на грани срыва. Он презирал себя за жестокую уловку, но как иначе он мог заставить ее говорить правду?
– Итак, – он сверлил ее бесстрастным взглядом, – вам есть, что мне сказать?
– Ваша история страшна, но какое я имею к ней отношение? Бедные, – в ее голосе звучала искреннее участие, но оно ни на йоту не превышало того, что приличествовало скорбному моменту. – Какое невыразимое отчаяние, должно быть, они испытали, когда поняли, что их замуровали заживо. Значит, мужчина убил свою жену, чтоб она не мучилась, умирая от холода и голода? Несчастный… Пусть покоится с миром… Как, вы говорите, его зовут?
– Я не называл его имени. Но если вам интересно – его звали Саша. Саша Гаврилов.
Ему показалось, или она вздрогнула? Но на высоком чистом лбу примы выступили бисеринки пота.
– Вижу, имя вам знакомо.
– Нет, – отозвалась Анна. – Совершенно незнакомо.
– Допустим. Но как вы объясните тот факт, что когда мы, полиция, прибыли в дом, там не оказалось ни трупа Рыкова, ни трупа Кортеса?
– То есть как? – собственный голос показался Анне потусторонним звуком. – Вы, должно быть, шутите?