Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Ахматов Александр Леонидович

— Слушаю тебя.

— Мое новое назначение дает мне большие возможности. Я хочу, чтобы ты, Сальвидиен, как можно скорее передал Требацию кое-какие мои соображения…

— Я весь во внимании.

— Несколько дней назад сенат принял решение о закупке зерна в Сицилии, выделив на это из эрария сорок миллионов сестерциев. В скором времени сицилийский претор получит эти деньги, и мы… скажем так, мы могли бы принять самое близкое участие в аукционе по продаже зерна…

— Что-то я плохо соображаю, — прокряхтел Сальвидиен.

— Сейчас я все поясню. Суть моего замысла состоит в том, что Требаций начинает охоту за кибеями [387] ,

которые заняты перевозками в Рим зерна. Захваченные им суда будут приводиться в определенные гавани и разгружаться там под моим непосредственным руководством. Разгруженные кибеи придется уводить подальше в море и пускать на дно. Не думаю, что Требацию, располагающему большим количеством быстроходных кораблей, это доставит какие-то затруднения. Тихоходные и неповоротливые кибеи со слабым прикрытием из сторожевых судов, а то и вовсе без всякого прикрытия, — легкая добыча для миапаронов, гемиол и либурнийских кораблей. Залогом успеха нашего предприятия должно быть соблюдение строжайшей секретности. Это непременное условие. От всех нежелательных свидетелей, включая матросов и гребцов с захваченных римских кибей, нужно будет избавляться самым решительным образом. Пусть Требаций договорится с киликийцами, наторевшими в торговле рабами, сбывая им по дешевке пленников, или пусть поступает с ними, как сочтет нужным, хоть отправляет несчастных в качестве даров Нептуну и Амфитрите, но я хочу быть спокоен относительно того, что мое участие в этом деле никогда не всплывет. Ты понимаешь, о чем я говорю? Я должен остаться добропорядочным римским гражданином вне всяких подозрений…

387

Кибея — большое грузовое судно, специально предназначенное для перевозки зерна.

— Требаций сделает все возможное, чтобы уберечь тебя от всяких неожиданностей. Ведь ты для него настоящий дар богов, — сказал Сальвидиен и, помолчав, спросил: — Стало быть, хлеб, получаемый Римом от «десятины», будет возвращаться нашими людьми обратно в зернохранилища, которые находятся в твоем распоряжении?..

— Совершенно верно, мой друг, — спокойно продолжал Клодий. — И чем больше будет этого неучтенного зерна, тем больше денег перепадет нам от сицилийского претора, которому я буду сбывать хлеб на самых выгодных условиях, таких, что он предпочтет меня любому из моих будущих конкурентов.

— А что? Придумано совсем недурно! — произнес Сальвидиен.

Оба собеседника умолкли.

Судя по тому, как под Клодием затрещало ложе и звякнула на столе посуда, Ювентина определила, что публикан принялся за еду и вино.

Она сидела в своем укрытии тихо, как мышка, и от волнения поначалу с трудом осмысливала то, о чем говорили Клодий и хозяин дома.

«Кажется, я стала нежелательной свидетельницей в тайном и опасном деле», — мелькнуло у нее в голове.

Она решила вооружиться терпением и ни в коем случае не обнаруживать себя, сознавая, что в противном случае это для нее добром не кончится.

«Но каков Клодий? — изумлялась она. — Вот так пройдоха! Сегодня ведет переговоры с пиратами, а завтра будет гостем у римского претора!»

— Если Требацию понравится мое предложение, — через некоторое время снова заговорил Клодий с набитым ртом, — нам потребуется

не более двух месяцев, чтобы провернуть это дельце. Я предвкушаю, что наша прибыль будет исчисляться миллионами! Все это можно будет подробнейшим образом обсудить в Сиракузах у Гая Видацилия. Было бы глупо не воспользоваться столь счастливыми обстоятельствами. Что ты об этом думаешь?

— Ты еще спрашиваешь! — отозвался Сальвидиен. — Никто не предложил бы более изощренного и обдуманного плана! Хе-хе! Если я все правильно понял, ты хочешь заставить Рим оплачивать звонкой монетой из эрария тот самый хлеб, который он привык задаром получать в виде «десятины»! Я уверен, Требаций будет в восторге! Будь я на его месте, то сразу бы забросил все другие дела и занялся только этим одним…

Ювентина без всякого интереса слушала этот разговор. Стиснув зубы, она была озабочена лишь тем, чтобы не шелохнуться, не выдать себя и с сожалением думала о своих ногах, затекших в принятой ею неудобной позе.

У нее радостно забилось сердце, когда Клодий, наконец, кликнул слуг и потребовал принести ему обувь.

Спустя еще немного времени Сальвидиен и Клодий покинули триклиний.

Ювентина поспешила выбраться из своего тесного укрытия.

К счастью, в этот момент никого из рабов не оказалось в столовой, однако когда Ювентина выбежала из нее и быстро пошла по андрону, она лицом к лицу столкнулась со служанкой, неожиданно выскочившей навстречу ей из атрия.

— О, прости меня, госпожа! — испуганно воскликнула рабыня.

— Ах, это я виновата, Терция! — смущенно сказала Ювентина.

Она оказалась в очень щекотливом положении. Только что из триклиния вышли хозяин дома и его гость. Что сказать служанке, заставшей ее перед выходом из триклиния?

Чтобы не дать ей времени на размышления, она решила отчасти признаться.

— Видишь ли, — стала объяснять она. — я спряталась здесь и жду, когда уйдет гость твоего господина. Я знакома с этим человеком, но не хочу показываться ему на глаза. Думаю, и Сальвидиен будет очень недоволен, если гость увидит меня в его доме. Понимаешь меня?

Служанка кивнула головой.

— Господин уже прощается с ним в вестибюле, — сообщила она.

Ювентина подумала, что теперь ей придется рассказать Сальвидиену о том, что она знакома с Клодием.

«Лучше пусть он узнает об этом от меня, чем от своей рабыни», — рассудила она.

Как только Сальвидиен проводил публикана и вернулся в атрий, Ювентина тут же поведала старику, что едва избежала встречи с Клодием, который был приятелем ее бывшего господина и хорошо знает ее.

— Ты правильно сделала, что не обнаружила себя перед ним, — выслушав девушку, одобрительно сказал Сальвидиен.

Таким образом, это маленькое происшествие, которое могло стать для Ювентины довольно-таки неприятным, закончилось вполне благополучно, и по этой причине у юной беглянки весь остаток дня было хорошее настроение, если не считать тревоги за Мемнона.

Когда стемнело, она забеспокоилась.

Но Мемнон вскоре вернулся, веселый и оживленный.

На формийских торгах ему удалось за неплохие деньги продать одну из лошадей. У хозяина конного двора он купил двухколесную повозку с крытым верхом — отличное приобретение для двух путешествующих. Повозка обошлась недешево, но Мемнон был доволен тем, что на вид она легка, крепка и надежна. Ювентине он купил нарядный плащ, какие носили в то время состоятельные горожанки.