Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
Син-аххе-риб нахмурился. Вардия бросилась тушить пожар:
— Сынок, дорогой! Обними дедушку!
Шамаш-шум-укин, занятый с Ашшур-бан-апалом состязанием, кто дольше продержится без воздуха, синий от натуги, уже почти побеждавший, посмотрел на мать, на брата и, понимая, что отказаться нельзя, выдохнул и быстро произнес с обидой:
— Так нечестно, я бы выиграл!
На что Ашшур-бан-апал показал ему язык и напомнил о том, кто кого будет сегодня на себе возить…
Праздник начинался…
Царь подарил внуку новый дворец в Ниппуре,
Арад-бел-ит — колесницу, запряженную четверкой несейских лошадей.
Затем в длинную очередь выстроились гости. Лишь час спустя Вардия избавила мальчиков от утомительной процедуры, больше похожей на жертвоприношение, и стала сама принимать подарки.
Ближе к ночи началось пиршество. Трое суток повара Ашшур-аха-иддина готовили для него угощения. Кравчий закупил сотни амфор с вином и множество бурдюков с пивом. Тысячи слуг и рабов сновали по дворцу, подавали, уносили блюда, поливали воду гостям на руки, вытирали их тонкими полотенцами. Знать же, набивая себе брюхо, ни на минуту не забывала о том, зачем она здесь собралась в первую очередь: встретиться с союзниками и покончить с врагами.
Ашшур-дур-пания, пробовавший каждое блюдо царя, каждый кубок с вином, тем не менее успевал смотреть по сторонам, чтобы понять, кто и с кем пытается договориться, к чему могут привести те или иные сношения и какие новые союзы могут быть заключены на этом празднике.
Закуту окружила себя степенными, тихими и осторожными жрецами в серых ниспадающих до пола одеждах. Она сверлила царя глазами, а он то ли не обращал на жену внимания, то ли делал вид, что не замечает ее. Справа от царя сидел Арад-бел-ит, слева — Ашшур-аха-иддин.
— Он забыл о моем существовании, — с досадой твердила женщина. — Что нам делать, мой драгоценный Адад, если царь больше никогда не вспомнит обо мне? Что нам делать, когда ему надоест забавляться моими вавилонскими шлюхами? А если он возьмет себе молодую жену?
Адад-шум-уцур, — полный и рыхлый, как тесто, белесый старик, — с самодовольным видом улыбнулся:
— Не думаю, что он забыл о тебе навсегда, царица. Царь уже далеко не юноша. Ему сейчас в постели больше хочется видеть доброго друга… чем юную красотку. В его возрасте если и обращаются к молодости, то лишь для того, чтобы разжечь огонь страсти по прежней любви… Он вернется в твою постель, царица, верь мне.
Закуту передернула худенькими плечиками:
— Ты говоришь как друг или как астролог?
— Как друг… добрый старый друг, моя госпожа.
— Хорошо, а что говорят звезды? — царица повернулась к Бэл-ушэзибу. — Что ждет нас всех? Меня, моего дорогого супруга и единственного сына?
— Боги подарят тебе и твоему сыну счастье, благоденствие и исполнение всех твоих желаний, о царица. Ашшур-аха-иддин будет царствовать в Вавилоне и заново отстроит главный вавилонский храм Эсагил. Я видел твою счастливую старость в объятиях любимого мужа Син-аххе-риба, — вскинув подбородок, с пафосом предсказал прорицатель.
Закуту взглянула на
— Тебе напомнить, что Вавилон разрушен до основания? Стерт с лица земли?!
— Звезды не лгут…
Не зная, что ответить, Закуту взяла со стола кубок с вином и, снедаемая сильным волнением, осушила его до дна несколькими глотками. После чего снова посмотрела на жреца. На ее памяти он всего дважды попадал впросак со своими предсказаниями (тогда его спасли размытость и нечеткость представленной им картины будущего); теперь же все было иначе: Ашшур-аха-иддин — правитель Вавилона, храм Эсагил и счастливая старость с Син-аххе-рибом. Все это казалось слишком невероятным, однако было таким заманчивым, что царица с готовностью поверила в этот миф и благосклонно улыбнулась Бэл-ушэзибу.
Скур-бел-дан о чем-то долго говорил с наместниками Хальпу и Тушхана. Затем к ним присоединились наместник Руцапу и тамкар Эгиби.
— Отчего я вижу тревогу на ваших лицах? — сильным грудным голосом спросил сановников старый толстяк Зерибни.
— Дорогой друг, это не тревога, это вполне искренне возмущение, — ответил Скур-бел-дан. — Воинам, участвовавшим в походе на Тиль-Гаримму, не выплачено полностью жалованье. Отсюда брожение и недовольство, которое вот-вот выльется в мятеж.
Скур-бел-дан огляделся, чтобы убедиться, что их никто не слышит, но все равно заговорил тише:
— Наших друзей это беспокоит. Я настаиваю, что напрасно. Небольшой бунт пойдет нам только на пользу.
Эгиби замотал головой:
— По просьбе царя и Нерияху я уже выделил десять талантов золота на оплату этого долга.
— И когда получат его в армии?
— Золото Эгиби уйдет от меня уже завтра, — вмешался Зерибни. — Я снарядил большой караван, дал хорошую охрану… Однако путь предстоит неблизкий…
— Да, да… к тому же в дороге все может случиться, — оборонил дерзкую догадку Скур-бел-дан.
— И что тогда нас ждет? — встревожился Набу-Ли, наместник Хальпу. — Что нас ждет, если поднимется бунт у меня, у моего соседа в Тушхане, когда недовольство зреет даже в царском полку?..
— Хаос… Случится хаос, — спокойно откликнулся на это Скур-бел-дан. — А будь у нашего царя мудрый соправитель, разве он допустил бы подобное в Ассирии? И нам надо лишь доказать, что Арад-бел-ит неспособен управлять страной…
Военная знать сидела особняком. Гульят был рад увидеть своих боевых товарищей: Ишди-Харрана, Шаррукина, Санхиро и Юханну.
— Много ли времени ты провел в плену? — спросил туртан у Шаррукина, начальника отряда царских колесниц.
— Царь отправил выкуп за меня через два месяца после битвы под Тиль-Гаримму.
— И сколько же золота царь отдал за твою голову?
— Десять талантов.
— Поэтому царскому полку недоплачивают жалованье, — неудачно сострил Ишди-Харран.
Никто не улыбнулся. Любой из них мог оказаться в плену, и царь, если получалось, старался выкупить знатных ассирийцев у врагов как можно скорее.