Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Корбут Андрей Евгеньевич

— Зачем тебе это? Почему ты заботишься обо мне?

Хава повернула ко мне свое озорное личико и наморщила носик:

— Сама не знаю. Кажется, ты пробудил во мне что-то похожее на нежность…

Уехать из Ниневии, расстаться с Марганитой?! — Это было выше моих сил. Это означало потерять ее навсегда. Я был в отчаянии.

На следующий день я вернулся домой. Дядя Ариэ, Рамана и Элишва встретили меня со слезами на глазах. Сначала им сообщили, что меня порвал лев, потом несколько раз приезжал посланник от Арад-бел-ита с известием, что обо мне заботятся, но жизнь моя по-прежнему висит на волоске, однако вот уже неделю никто не

появлялся.

Когда стемнело, я стал собираться в усадьбу. Дядя Ариэ попытался остановить меня:

— Ты бы отдохнул, не торопился с делами… Твои раны еще совсем свежие. Да и слаб ты.

Я заупрямился:

— Ты же знаешь, что меня гонит.

— Ну что ж… рано или поздно ты все равно узнаешь, — дядя Ариэ посмотрел мне в глаза. — Ее больше нет. В усадьбе был пожар.

Я не поверил, бросился к колеснице, помчался за город, едва не загнал лошадей, кровь на моих ранах проступила через бинты яркими алыми пятнами.

Дядя Ариэ и Рамана погнались за мной…

Той ночью я снова бредил: звал Марганиту, но все время видел Хаву, и от этого меня бросало в жар, я пытался бежать, искал спасения — то переправляясь вплавь через бурную речку, то срываясь в бездонную пропасть.

Когда я проснулся, рядом сидела Элишва:

— Она любила тебя… Правда любила. Она едва не лишилась рассудка, услышав, что ты ранен на охоте.

— Скажи, ее тело нашли? — я все еще не верил в смерть Марганиты.

— Ты же видел — там одно пепелище. Все сгорели заживо: рабы, слуги, она сама.

Через две недели, когда здоровье мое окончательно окрепло, Син-аххе-риб отправил меня к царю Русе, в качестве мар-шипри-ша-шарри, представлять интересы Ассирии в Урарту. Хава сдержала обещание.

Арад-бел-ит, провожая меня в дорогу, давал последние наставления:

— Мне понадобится поддержка царя Русы. В Урарту тебя найдет мой лазутчик. Его зовут Ашшуррисау. Он во всем будет тебе помогать.

24

За месяц до восстания.

Столица Ассирии Ниневия

Известие о смерти сына Ашшур-аха-иддину принес один из сотников Бальтазара.

Стражник нашел царевича в его покоях — огромном величественном зале с высокими сводами и мраморными колоннами, с прямоугольным бассейном посредине, где среди белых лилий плавали золотые рыбки. В этот вечер Ашшур-аха-иддин делил свою трапезу с Наарой. Муж и жена отдыхали на ложах из слоновой кости, поставленных друг против друга. Перед каждым из них стоял низенький столик из красного дерева с разнообразными яствами и винами на любой вкус. На некотором расстоянии от царственных особ расположился сирийский флейтист, игравший любимые мелодии принцессы. Сам Ашшур-аха-иддин относился к музыке равнодушно, но желая побаловать супругу, нередко покупал для нее дорогих музыкантов. Куда больше его волновали чернокожие полуобнаженные танцовщицы, кружившиеся перед ними в медленном танце. Впрочем, весь тот молодой задор, который принц сейчас испытывал при виде рабынь, он, скорее всего, растратил бы на Наару, сумевшую снова захватить его в свои сети.

Скорее всего… Если бы не появился сотник.

При входе телохранители отобрали у него оружие, повели за собой, представили перед господином и поспешно отступили гонцу за спину.

Ашшур-аха-иддин подбросил виноградинку так, чтобы Наара смогла подхватить ее ртом на лету, и, довольный

удачной попыткой, — перед этим ягода трижды падала на пол — рассмеялся, после чего нехотя посмотрел на человека, из-за которого пришлось прервать отдых.

— Чего тебе? Кто тебя прислал? — лениво откликнулся царевич.

Но в следующее мгновение он изменился в лице, увидев в глазах посланца вину и страх. Это был плохой знак.

Ашшур-аха-иддин сразу оказался на ногах, его нижняя губа мелко задрожала, взгляд остекленел, несколько шагов — и он встал напротив сотника, так близко, что они почувствовали дыхание друг друга.

— Ты ведь, кажется, охранял Син-надин-апала. Он здоров?

— Мой господин, — дрожащим голосом заговорил сотник, — случилось несчастье… Твой сын…

— Молчи, — прошипел ему на ухо принц. — Молчи, шакал…

Руки сами нашли и сдавили горло гонца. Сотник посинел, но даже не попытался сопротивляться, настолько велик был страх, поселившийся в нем. Пальцы принца разжались, лишь когда стражник перестал дышать и безжизненное тело упало на мраморный пол.

Тогда Ашшур-аха-иддин медленно опустился на колени и словно окаменел, не в силах примириться с внезапным горем. Лекари заверили его, что рана неопасна, и, тем не менее, ошиблись, и в результате первенец, любимый сын и наследник, умер, когда его жизнь только начиналась. Как такое могло случиться?! Разве можно в это поверить?! Еще вчера он входил сюда бодрой походкой, зная о своей исключительности, спорил со свойственной молодости категоричностью и горячностью, строил планы, жадно взирал на юных наложниц, стеснялся говорить о скорой свадьбе, звал на охоту, радовался, печалился, смеялся, изумлялся, досадовал — словом, только-только открывал для себя целый мир, и вдруг ушел в страну мертвых. Безвозвратно, в одночасье, нелепо и так быстро.

Охрана замерла, не зная, как поступить. Наара взглянула на стражников, на кравчего, стоявшего рядом, и жестом подсказала приближенным, что следует позаботиться об их господине, посадить его на ложе, налить вина, попытаться привести в чувство.

Напрасные старания…

Едва стражники прикоснулись к наследнику — осторожно подхватив его под руки, чтобы поднять с колен, — как Ашшур-аха-иддин вдруг выхватил у одного из них меч из ножен и ударил им телохранителя в живот, пробив доспехи. Выдернул клинок — кровь хлынула из чрева на гранитный пол, стала растекаться во все стороны, словно темное густое вино. Наложницы подняли крик, разбежались, попрятались по углам. Кравчий укрылся за колонной. Наара боялась шевельнуться, поднять глаза на своего мужа, даже дышать. Второй воин отскочил назад, растерянный, напуганный этим внезапным приступом ярости, заслонился щитом от выпада мечом. А Ашшур-аха-иддин продолжал ожесточенно бить в щит, вставший на его пути, как будто это могло воскресить его сына и утолить жажду мести.

Царевич, несомненно, убил бы и второго охранника, если бы в зал не вошла Закуту.

Бальтазар, предвидя грозу, сообщил ей о смерти Син-надин-апала немногим раньше, чем Ашшур-аха-иддину, чтобы царица могла вовремя успокоить сына.

— Остановись! Возьми себя в руки! — выкрикнула Закуту, заслонив собой воина. — На ком ты вымещаешь злость?! В смерти твоего наследника виновен кто угодно, только не он!

Она имела на сына почти неограниченное влияние.

Было странно видеть, как этот большой сильный мужчина отступил перед маленькой хрупкой женщиной.