Хроники черной луны
Шрифт:
– Я люблю тебя. – Ее шепот был чуть слышен.
– Я тоже люблю тебя.
Мы сидели прямо на полу, прислонившись к стене. Хельга прижалась сбоку, положив голову мне на плечо. Непривычно маленькая, худая, почти невесомая. Я гладил ее по уже редеющим белым волосам. Перед нами у другой стены стояла маленькая кровать с пухлым тюфяком. На ней, закутавшись в одеяла, спала девочка – подросток, лет двенадцати тринадцати. Светало. Туман за окном наливался желтизной.
– Это ты? – Я почувствовал, как она вздрогнула.
– Да. Это я.
– Я помню, что будет дальше. Ты проснешься и пойдешь вниз. Там разговаривают жрец и твои родители.
– Я думала, ты не запомнил.
Она прижалась еще плотнее и заплакала. Я обнял
– Я думала, все будет не так. Проще. Легче.
– Я не оправдал твоих ожиданий?
– Нет. Дело не в тебе.
Маленькая Хельга заворочалась. Что-то промычала во сне.
– Тебе пора.
– Я не хочу уходить. Я хочу остаться с тобой.
– Нельзя. Я сон. Я твой сон. А ты мой. Два сна не могут остаться вместе. Ты и так задержался.
– Что я там буду делать?
– Ты должен найти жреца. Должен поговорить с ним. Он уходит из долины через два дня, и это твоя последняя возможность узнать.
– Узнать что? Кто я? – Я напрягся всем телом и она это почувствовала. Отстранилась.
– И это тоже. – Повернула лицо ко мне. Возраст почти украл ее красоту. Но что мне до этого. Я вытер слезы из уголков ее глаз.
– А ты знаешь?
– Да.
– Расскажи.
– Прости. Я не могу. Я только сон. Я просто твой сон.
Девочка откинула одеяло и, щурясь, смотрела на стену.
– Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя.
Я открыл глаза, повернулся на бок, подняв кучу пыли, и уткнувшись в ладони, заплакал. Сон таял, уходил, стирался из памяти, оставляя лишь боль потерянной любви. И еще оставляя цель и смысл жить дальше. Спустившись вниз, я выглянул из дверей. На улице никого не было. Обогнув дом, я дворами вышел на дорогу и, не оборачиваясь, пошел к мосту.
Глава 24
Я пристроился в самый конец очереди. Последний подходящий к жрецу всегда на несколько мгновений был с ним дольше других. Никто не поджимал сзади, охранники расслаблялись, предвкушая возвращение к еде и теплой постели. Этот миг нужно было использовать. Стоя на коленях, я двигался вперед к жрецу вслед за остальными каторжниками. Днем пришлось поползать в грязи, в поисках камешка, но метод Сивы не подвел и на этот раз. Я медленно продвигался к камню в центре площадки, исподлобья рассматривая нового хозяина долины. На голову я намотал кусок рванины, она до времени скрывала мое лицо, а грязь, налипшая днем, довершала картину. Я смотрел, как измученные кошмарами люди унижаются в поисках спасения. Каждый каторжник, получая благословение, пытался задержать голову в руках жреца подольше. Гарантировать себе избавление от ужасной ночи. Большинство жрецов это понимали, и из жалости сжимали голову обреченных как можно сильнее, стараясь через эту боль вселить надежду. Но этот повелитель кошмаров был не таким. Он брезговал притрагиваться к немытым, покрытым язвами головам. Едва прикоснувшись кончиками пальцев, он отдергивал руки. На лице его лишь чуть прикрытом неглубоким капюшоном явственно читалось омерзение. Даже камней в руки не брал - их собирал один из охранников. Этот жрец был старым, наверно самым старым из всех виденных мной прежде. Сидеть на камне ему было некомфортно, и он в нетерпении, не переставая, ерзал, пытался усесться удобнее. Наконец подошла и моя очередь.
Охранники уже засобирались в обратный путь. Двое отошли за камень, ближе к дороге. Лишь старший охранник остался рядом, держа мешок для редония на вытянутой руке. Я подполз к ногам жреца и специально замешкался, роясь в своих лохмотьях.
– Чего медлишь, давай его сюда. – Из сморщенного старческого рта при каждом слове вылетал фонтан слюны.
– Сейчас, сейчас – Я шарил рукой по телу, наконец, извлек камешек и бросил его в мешок. – Вот. Благослови меня. Прошу.
– Поди ближе.
Я придвинулся меньше чем на шаг, в подобострастии распластавшись до самой земли. Жрец наклонился и попытался притронуться к голове. Но я его опередил. Разогнувшись, схватил за руку. Другой рукой содрал материю с головы и уставился ему
– Ты узнаешь меня?!
Я не знал чего ждать: злобы, омерзения. Тупого непонимания - если он видел меня впервые, или ошарашенного узнавания, удивления – если встречал раньше. Все что угодно, но не такой реакции. Самой яркой эмоцией на лице жреца был ужас. Неприкрытый животный ужас.
– Ты?! Ты?! – Губы его дрожали. Из уголка рта потек слизкий ручеек, но он этого не замечал. Обессиленный от страха он дергал руку, но я не отпускал.
– Ты узнал меня? Кто я? Скажи!
– Нет! Этого не может быть!
Получив удар палкой по плечу, я отлетел на несколько шагов. Охранник был готов наброситься на меня, но жрец в приступе паники соскочил с камня и рванул по дороге, лихо перепрыгивая камни и ветки. Плюнув в меня, охранник побежал за ним.
Потирая ушибленное плечо, я поднялся с земли и побрел в один из заброшенных бараков. Я был доволен. Жрец явно знал меня, и знал хорошо. Осталось лишь вытащить из него правду. В бараке не было крыши, но это меня ничуть не смутило, я давно привык спать под открытым небом. Перед тяжелым днем нужно было выспаться и набраться сил. Я проверил, плотно ли прикручено кольцо к запястью, и провалился в сон.
Дом жреца стоял у самых гор, на половине дороги от бараков до перевала. Каменная хибара притулилась на расчищенной от камней площадке, упираясь одной стеной в бесконечную, скрывающуюся верхушкой в тумане скалу. Когда-то давно дом был то ли амбаром, то ли складом. В нем не было окон, лишь большая крепкая дверь на кожаных петлях со смотровым окошком посередине. Сейчас и дверь, и окошко были плотно закрыты. Перед домом на открытом очаге один их охранников варил завтрак в большом медном котле. Утро выдалось на удивление холодным. Я, привыкший к открытым пространствам, холода почти не замечал - лежал за камнем, свернувшись калачиком. Охраннику в отличие от меня явно было несладко. Он жался к огню, поворачивался к нему то одним, то другим боком. Иногда он вставал и смешно прыгал, охлопывая себя по рукам. Но я смотрел не на замерзшего охранника, я смотрел на огонь. Казалось с того времени, когда я в последний раз видел этого оранжевого друга, прошло несметное количество лет. Необычайной дикостью было видеть огонь здесь, в долине. Забившись в каменное убежище очага, он вел бесконечную, непримиримую войну с туманом. Выбрасывал в небо жирные языки передовых бойцов, проглатывал белую пелену. Вспыхивая морем искр, ликовал от быстрой победы, но тут же, пугаясь, командовал отступление и прятался среди камней. Красивое, незабываемое зрелище. Я лежал, повернувшись к нему, вытянув вперед грязные заскорузлые ладони. На таком расстоянии я даже не мог различить отдельных камней очага, но я все равно тянул руки. И мне остро представлялось, что я чувствую живительное тепло. Оно проникало сквозь пальцы, разогревало замерзшую густую кровь, оживляло то, что давно отмерло в душе.
Я не знал, как подобраться к жрецу. Еще вчера, засыпая, я думал: стоит прийти сюда и все само образуется. Не образовывалось. Жрец был внутри неприступной крепости, прикрытый бездумным живым щитом. Ни одного шанса, что мне дадут с ним поговорить. Кто я? Жуткий, пропахший смертью каторжник, давным-давно растерявший остатки ума. Подойди я сейчас к охраннику, и придется молиться богам, что он оставит меня в живых. Но, скорее всего, кликнет дружков, и они забьют меня до смерти забавы ради, а тело сбросят в ближайший овраг. Тупик. Время уходило как вода через изъеденные солью береговые камни. Охранник подхватил котелок с варевом и ушел в дом, плотно притворив дверь. Остался лишь я и огонь. Я смотрел на него слезящимися больными глазами, а он смеялся над моей трусостью. Он кричал: ты мерзок и жалок, ты никто, ты червь! Мне надоело ждать, мне надоело быть посмешищем огня, ветра и тумана. Как будет – так будет, терять нечего. План вырисовался неожиданно с кристальной четкостью родниковой воды. Да, наверно эти люди не заслужили смерти, но выбрали ее и получили за работу деньги. И пусть у них ножи и дубины, а у меня лишь острый, заточенная о камни деревяшка – мне не было страшно, и я им не завидовал.