Хроники черной луны
Шрифт:
На другом конце низкой с закопченным потолком комнаты бился в каменной клетке священный огонь. Он был неестественно ярок. Огонь - давший жизнь не одной тысяче колец и забравший обратно тоже немало. Огонь - спрятанный в самые недра, в самый глубокий подвал главного храма. Хронист вжимался в самый дальний от огня угол, но это ничуть не помогло. Жара здесь было лишь чуть меньше. Кроме него в комнате было еще два человека. Кузнец, поддерживающий огонь - человек, живущий здесь все время и уже не чувствующий нестерпимого жара. В одной набедренной повязке, с кожей цвета расплавленной меди, он непрестанно что-то ворошил в очаге, подкармливал своего питомца большими черными кусками горючего камня. Второй человек, как и хронист, был жрецом
Со скрипом открылась низкая дверь, и в комнату вошел Первый. Вслед спустились два раба, аккуратно протащив через узкий проем прикрытые мешковиной носилки. Подтащили их в центр комнаты и поставили на земляной утрамбованный пол. Вместе с Первым пришли два его самых близких помощника и еще один хронист. Они сухо поздоровались с присутствующими и встали по обе стороны носилок. Второй хронист пристроился рядом с учителем.
"Это хорошо, что главный жрец привел еще одного нашего” - подумал Сорок Третий – «Ни одной крупицы памяти не должно пропасть. Ни одно слово не должно пролететь мимо ушей.» После обряда они забьются в уголок и перескажут друг другу все что видели и слышали. Сверят каждое слово, каждый виденный жест. А потом расскажут другим хронистам. И тогда знание, память обо всем произошедшем уже никогда не затеряется.
Первый прошел к учителю и взял его за руки. Оба хрониста обратились в слух.
– Все получилось, друг мой. Все получилось! Ты рад?
– Да, я безумно рад, Первый.
– Все свершилось, как мы задумали. Уже на следующее утро этот щенок Ираклий приполз ко мне на коленях. Умолял поверить в его преданность. Клялся, что всегда был против политики дяди. Тварь! Лживая тварь! Но теперь он в наших руках. Он боится! О! Как он боится. Твой ученик постарался на славу. Убить императора в собственной спальне, пройдя через две сотни охранников, а потом исчезнуть - что может быть более понятным уроком для наследника. Но что это, я вижу - ты грустишь. О чем? Ты не хочешь разделить мою радость?
– Нет, что ты! Я рад, я безмерно рад.
– А, понимаю. Тебе жалко любимого ученика.
– Первый подошел к носилкам и потрогал лежавшее под покрывалом тело обутой в сандалию ногой.
– Но ведь ты знаешь правила? Они придуманы не мной. Так было всегда. Убивший императора, должен исчезнуть.
– Но разве мы не можем сделать исключение? Ведь это мой самый лучший, самый любимый ученик. Он еще может пригодиться!
– Учитель прижимал руки к груди. Комкал ткань непослушными пальцами. Но первый был непреклонен.
– Нет, Учитель. Наши правила держаться только на том, что в них не может быть исключений. Ты воспитаешь другого «Жреца без номера». – Он на мгновение задумался.
– А знаешь, я могу кое-что тебе пообещать. Если он не умрет сам, его не станут добивать. Подлечат и отправят куда-нибудь подальше, на острова. Пристроят на ферму к примеру. Он все забудет и сможет начать новую жизнь. Ты согласен? Это тебя устроит?
– Да. Да! Спасибо, Первый. Спасибо.
– Лицо Учителя просияло.
– Смотри, теперь ты у меня в долгу. – Он повернулся к помощникам.
– Начинайте!
Рабы сдернули накинутую на носилки ткань и молча попятились к стене. Человек лежащий на носилках был в полном беспамятстве. Количество веревок и кожаных ремешков превышало на взгляд хрониста все возможные пределы. Безымянного жреца уважали и боялись. К деревянным перекладинам носилок были прикручены ноги, руки и даже вокруг лба шел широкий толстый ремень. Учитель закрыл лицо руками и заплакал. Хронисту была понятна его боль. После убийства никому не доверяющий жрец пришел именно к своему учителю, и из его рук доверчиво принял чащу с усыпляющим зельем. Теперь же он полуживой
Главный жрец тягуче запел причитающиеся ритуалу молитвы. Его помощники склонились над телом, рисуя красной краской знаки смерти на груди и лбу спящего. Потом с помощью кинжала раздвинули плотно сжатые зубы жреца без номера, и затолкнули в рот кляп, примотав его для надежности еще одним ремнем. Наконец Первый закончил петь - пришло время совершить возвращение. Возвращение кольца к своим еще не родившимся расплавленным в кузнечном тигле братьям. Один из жрецов склонился над головой убийцы и тонкой иглой выдавил штифт, соединяющий половины кольца. Тело на носилках выгнулось дугой, не смотря на все путы. Пальцы, ломая ногти, впились в сплетающие носилки прутья. Из лопнувших от судороги вен на запястьях и висках брызнула фонтанами кровь. Хронист не мог даже представить ужасного крика, который разнесся бы по кузнице, не будь тот заранее заглушен кляпом. Не смотря на это, процедура продолжалась. Оба хрониста придвинулись поближе, боясь упустить малейшую мелочь. Жрец разомкнул кольцо и раскачивая медленно вынимал их из черепа. Одна половинка с противным хлюпаньем вышла из головы, вторая никак не поддавалась. Жрец отдал вытащенную часть Первому, сам же взялся за оставшуюся двумя руками и рванул. В черепе что-то хрустнуло, и заляпанная кровью половинка оказалась в его руках. Безымянный нечеловеческим усилием разорвал ремни связывающие правую руку и переломанными ногтями стал раздирать кожу на голове. Потом запустил пальца в открытые раны, в последний раз выгнулся дугой. Затих.
Первый жрец соединил обе половинки, вставил на место штифт. Обтерев кровь, он завернул кольцо в тряпицу и опустил его в карман. Учитель встал на колени у неподвижного тела и прижал голову к груди, пытаясь услышать стук сердца. Выражение ужаса и безысходности на лице сменилось облегчением.
– Он жив. Сердце слабо, но бьется. Ты отпустишь его, Первый?
– Я обещал. – На лице главного жреца проскользнуло разочарование. – Уберите тело.
Рабы накрыли все что осталось от наводившего ужас Безымянного жреца мешковиной, и вынесли носилки. Безвольно повисшая рука застряла в узком дверном проеме, и подбежавший учитель аккуратно убрал ее на носилки. Он и оба помощника ушли вслед за рабами. В кузнице остался Главного жрец, оба хрониста и кузнец. Но все, кроме Первого были лишь тенями, что священный огонь отбрасывал на стены. Или мало чем отличались от них. Первый подошел к очагу, достал завернутое кольцо. Долго смотрел на него, что то беззвучно шепча пересохшими от жары губами. Потом резко сорвал ткань и швырнул кольцо в каменный тигель с бурлящей смесью золота и редония.
– Прощай, Жрец без Номера. Прощай, и передай мой поклон всем лунным богам. Хотя навряд ли ты их встретишь на черной луне.
Кузнец оторвался от стены и вооружившись длинным шестом размешал расплав.
– Это все что я знаю, Безымянный.
– Не называй меня так. Теперь у меня есть имя. Зови меня Семен.
– Хорошо. Это все что я знаю, Семен.
Я сидел во дворе у огня, завернувшись в старое шерстяное одеяло. Меня трясло как от желтой лихорадки. Не каждый день узнаешь как тебя убивали. Сорок Третий сидел рядом, робко протягивая к огню связанные руки.
– Почему он не выполнил обещание?
– Какое?
– То, что дал Учителю.
– А. Отпустить тебя. Ну как же. Он его выполнил. Только по-своему. Его люди привезли тебя на Иредос и продали за два медяка хозяину амфитеатра. Как раз накануне гладиаторских боев. Формально он сделал все что обещал, о чем потом и сказал Учителю. Не отдавать тебя смертником на бои он не обещал.
– Лживая тварь.
– Может быть, может быть.
– Что с Учителем?
– Умер, через месяц после ритуала. Кто-то говорит, что от старости. Но ходят слухи что отравили. Точно никто не знает.