Хроники особого отдела
Шрифт:
– Хотите поспорить? – он открыто улыбнулся и выгнул бровь. Я бросилась в атаку. – Я с ребятами раньше Вас раскрою это преступление.
– Неужели?
– Да!
Он прищурился и протянул руку.
– Что? – я уставилась на руку.
– Ты же собиралась спорить, мышь?
– Да! Собралась! Спорю! А кто разобьёт наш спор?
Он гибко обернулся и увидел заглянувшую в обеденный зал девушку в чёрном. Он поманил её.
– Ольга Николаевна! Душечка! Разбейте наши руки. Мы поспорили. Пожалуйста!
Она,
– Детка, ты полечиться хочешь, или просто насладиться?
– О! Конечно, насладиться! – за спиной раздалось хмыканье. Я резко обернулась, меня с интересом рассматривал капитан. Ну, невозможный человек! – Я что, не могу процедуры проходить?
– А я к Людмиле Георгиевне.
Медсестра дружелюбно улыбнулась ему.
– Да! Я слушаю Вас.
– Вы ведь ведёте записи, о времени посещения всех, кто у Вас бывает?
– Конечно. Мы здесь принимаем до часу ночи.
– У Вас так поздно приходят?
– Не все. Вот Максим Максимович, в двенадцать ночи, всегда принимает расслабляющие ванные, у него ужасная бессонница. А он что же, не сказал?
– Сказал, но я хотел уточнить время. Спасибо, – капитан осмотрел меня с ног до головы, фыркнул и ушёл.
– Нет, вы видели, каков гусь? – я кипела от возмущения и раздевалась, уже сидя в бочке, я продолжала возмущаться. – Он даже не спросил, кого Вы ещё видели?
Толстуха вздохнула.
– Ну видела я, и что? Вчера эта, семейная припёрлась, тоже ночью. Он-то здесь, уже пять дней, а она с детьми только позавчера приехала.
– Хотела похудеть?
– Нет, спину полечить. У неё мужик странный – заставляет жрать и толстеть. Прикинь, как дети засыпает, так он её дрючит, наяривает. Вот, когда он заснул, она сюда и прибежала. Я уже и спать собралась, ведь время полвторого ночи, но она уж очень просила. А почему не помочь? Ведь, у меня рабочий день с одиннадцати начинается.
– А долго в бочке сидела?
– Нет, максимум минут двадцать, потому что торопилась. У неё мужик в три ночи просыпается и опять её дрючит. Она всё жаловалась. Говорит, что он здесь совсем осатанел. Дома он – раз в неделю, а здесь им номер хороший достался, двухкомнатный. Дети спят в отдельной комнате. Вот он её и наяривает. Видно дома боится, что они их услышат. Всё, вылазь! Для первого раза хватит. Время надо увеличивать постепенно.
– Скажите, а Вы из того профилактория? Ну который закрыли на карантин.
– Нет, детка, я всегда здесь работала. Меня Тамара Витольдовна пригласила. Мы с ней очень дальние родственницы. Она хорошо платит.
Если я не ошиблась, то персонал гостевого дома довольно
– Что желаете?
– Постричься.
– А как?
Я хотела развить мысль и услышала знакомое хмыканье. А этот что сюда припёрся?
– И зачем Вы здесь?
– Пришёл посмотреть, как ты, мышь, намерена себя изуродовать?
Я повернулась к цирюльнику.
– Меня налысо.
Капитан немедленно добавил:
– Везде.
Бедный парикмахер покраснел:
– Нет, мы таким не занимаемся.
– Гад!
Я вылетела из цирюльни под язвительный смех капитана и замерла. Нет, не следил он за мной, а пришёл по своим делам. Меня же он, как ребёнка, обвёл вокруг пальца, чтобы спор выиграть. Я немедленно приникла ухом к замочной скважине. Вопрос капитана я не слышала, слишком долго соображала, но ответ парикмахера меня озадачил.
– Конечно! Каждую ночь. Видите ли, Тамара Витольдовна вкручивала всем, что у неё натуральные кудри.
– Странно, она же была немолодой и неглупой женщиной.
– Именно, немолодой, – парикмахер тяжело вздохнул. – Очень немолодой, а верила во всякую чушь. Ей кто-то насвистел, что если она на рассвете будет без причёски, то страшно умрёт. Так в одиннадцать, она ложилась спать, а в три ночи я приходил к ней и делал причёску и всё такое прочее, – парикмахер смущенно захихикал.
– Неужели? Парень, ведь тебе не более тридцати, а ей далеко за пятьдесят.
– Вообще-то пятьдесят восемь, но она была пылкая и изобретательная.
– Ах вот зачем там эти растяжки!
– Да-да, очень она это любила.
Я чуть не задохнулась от удивления, и, видимо, не одна я, потому что капитан возопил:
– О времена, о нравы! Ладно, главное, что в три ночи Тамара Витольдовна была жива.
– В четыре утра, если точно. Очень она в этот раз была ненасытная. Я едва уполз от неё. Думал, что всё, проклятая баба меня заездит, но, слава Богу, её дурацкие часы начали звонить, и она меня отпустила.
Услышав приближающие шаги, я понеслась по коридору в сторону ресепшена. Там Танюша в идиотском кокошнике, высунув от непосильных умственных усилий язык, раскладывала пасьянс.
– Простите, Таня. Можно мне спросить, а какие часы были в кабинете Татьяны Витольдовны.
– О! Ненавистные!! – меня повергло в изумление столь сильное выражение эмоций. Татьяна, сжав кулаки, потрясла ими. – Они били, каждые четыре часа. Мерзко так. Бом-ха-ха. Бом-ха-ха. Хорошо, что эти гадкие ворюги их сломали.