Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
на него подлую ябеду в Сенат, но рассмотрение ее не было конфирмовано императрицей
и дело оказалось под сукном.
Сам Гудович был не опасен — на нем лежала тень кратковременного (и оттого
еще более неуместного) фавора в царствование покойного Петра Федоровича, Екатерина
его не жаловала. Однако в дело вмешалась
Завадовский, с которым Гудович состоял в дальнем родстве через многочисленных
дочерей и племянниц графа Кирилла Григорьевича Разумовского. Вторая жалоба,
сочиненная собственноручно Петром Васильевичем Завадовским, непревзойденным
мастером приказной казуистики, была закручена так, что сразу пошла гулять по кривым
177 Екатерин Великий (фр.).
коридорам Сената.
Заседатели сенатские, обнаруживая среди обвинений, предъявленных Державину,
свидетельства того, что он имеет дерзость «упослеживать ответами» замечания высшего
начальства, только языками цокали, ценя железную хватку графа Петра Васильевича.
Гаврила Романович, видя, что дело приобретает, так сказать, политический
оборот, смекнул, что недоброжелатели его оказались сильнее и коварнее, чем ему
первоначально показалось. Спасения следовало искать у персон могущественных. Однако
найти таких покровителей оказалось непросто. Рассчитывать на заступничество
Потемкина или Мамонова не приходилось. Светлейший, к которому был ход через
Василия Степановича Попова, не видел смысла по столь ничтожному поводу лишний раз
трогать Безбородко. Мамонов же, ни с какой стороны не был знаком Державину.
Словом, положение Гаврилы Романовича было незавидное.
Помог случай в лице Храповицкого, с которым Державин некогда начинал службу в
Сенате. На дуэли Храповицкого с Окуневым, случившейся в середине 70-х годов, Гаврила
Романович был секундантом и немало сделал, чтобы эта пустяшная, в сущности, ссора
закончилась миром.
Кабинет-секретарь, давний поклонник поэтического дара Державина, повел дело
умело и решительно. Удачен был сам день, который он избрал для доклада императрице:
23 июня, канун Чесменских торжеств.
В свое время Потемкин, наставляя английского посла Гарриса перед первой
беседой с императрицей,
Это единственное средство добиться у нее чего бы то ни было. И этим достигают всего».
Храповицкий мог и не знать этих слов Светлейшего, но характер Екатерины был
изучен им досконально.
Поднося прошение Державина на высочайшее имя, Александр Васильевич
позволил себе по памяти прочесть:
Еще же говорят не ложно,
Что будто завсегда возможно
Тебе и правду говорить.
Понял сразу: понравилось.
Однако произнесла с укором:
— Говорят, характером тяжел приятель твой. Он не только с Гудовичем — с
Тутолминым, но и с князем Вяземским не ужился.
Храповицкий почтительно молчал.
— Впрочем, Екатерине трудно обвинять автора «Оды к Фелице». Передай ему это,
cela le consolera. Enfin, on peut lui trouver une place178.
Через месяц Державин удостоился высочайшей аудиенции, и дело его устроилось.
Новый фаворит был к нему благосклонен.
Казалось бы, все обошлось как нельзя лучше. Но почему же почти не находим мы в
собрании сочинений Державина стихов, датированных этими годами?
Д е й с т в о с е д ь м о е
Происхождением власти была образована ее политика...
Впервые на русском престоле встречается носительница
верховной власти, которая более всего заискивала популярности.
В.О. Ключевский
1
28 июня с утра в Царское Село съехались особы первых двух классов в цветном
платье и при кавалерии. После молебна члены Государственного Совета и послы были
пожалованы к ручке.
Восшествие на престол — главный государственный праздник — по традиции
отмечался с особой торжественностью.
Парадные выходы императрицы производили неизгладимое впечатление на
современников. И неудивительно: Екатерина, как никто, владела искусством
магнетического, завораживающего воздействия на толпу, которое составляет, может быть,
одну из самых сокровенных тайн власти.
Позволим себе ненадолго прервать наше повествование и привести довольно
пространную цитату из письма одного немецкого путешественника, оказавшегося при
дворе Екатерины примерно в то же время, когда происходила описываемая нами история.
Некоторые его наблюдения могут показаться нашему читателю знакомыми — это оттого,
что приведенное нами письмо послужило источником для многих, писавших о
екатерининском дворе в позднейшие времена.
178 Это его утешит. В конце концов, можно ему подыскать какое-то место (фр.).