Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
русских, и тем самым помешал своим подданным стать такими, какими они могли бы быть… (фр.)
42 Империя русских захочет подчинить себе Европу, но сама окажется подчиненной. Татары, ее подданные и
соседи, станут ее и нашими хозяевами: эта революция мне кажется неминуемой. (фр.)
природными ресурсами и людьми страна просто не может не иметь великого будущего. К
прошлому России и ее завтрашнему
приподнятом состоянии духа трудно, однако, различить детали. К тому же Екатерине, по
ее собственному признанию, всегда был чужд педантизм. Отсюда — упрощенная ею схема
русской истории, в которой все темное исчезло бесследно, и остались только светлые
стороны.
В знаменитом «Антидоте», появившемся в начале 1772 года, она писала, что с 1561
года до смерти Иоанна Грозного в 1596 году «Россия управлялась, имела приблизительно
те же нравы, шла тем же путем и находилась почти на одном уровне, как и все государства
Европы». Правлением своих князей и царей Россия всегда была довольна, «росла в
могуществе и силе, все это время подданные не жаловались на форму правления».
Заявление удивительное, даже если принять во внимание те немногие источники по
русской истории, имевшиеся в ее распоряжении, — древнюю российскую «вивлиофику»
Николай Иванович Новиков начал печатать только через год, в 1773 году. И все же — ни
слова о татаро-монголах, византийских интригах, которыми собирались русские земли
вокруг Москвы, и главное, как бы и не было отчаянного замечания автора «Начальной
летописи» о том, что «земля наша велика и обильна, наряда в ней лишь нет».
Некоторые «примеры строгости», впрочем, признавались Екатериной в отношении,
скажем, правления Ионна Грозного. «Но, — возражала она сама себе, — имеется ли такое
государство, в котором не производились бы, по крайней мере, в то же время ужасные
истязания?» И сама же отвечала: «Если бы нам не было противно останавливаться далее
на таком предмете, мы доказали бы, что как розги и кнут перешли к нам от римлян, то так
и все подобные ужасы, к несчастью, заимствованы нами у других народов».
Идеализация патриархальных российских нравов у Екатерины была естественна и
потому поэтична. «В семьях царствовало согласие, — писала она, — разводы были почти
неизвестны, дети имели большое уважение к своим отцам и матерям, но что лучше всего
изображает нравы того времени, это оговорка, которую вставляли во все договоры; вот эта
заключительная оговорка от слова до слова: «Если же мне случится отказаться
слова или не сдержать его, то да будет мне стыдно».
«Итак, — заключала Екатерина, — стыд был тогда наисильнейшей сдержкой,
которую налагали на себя как non plus ultra, полагая, что нет страны, которая могла бы
представить в пользу своих нравов свидетельство столь же красноречивое, как эта
формула».
Чистота нравов, по мнению Екатерины, пострадала в эпоху смуты, но явился Петр
и просветил свой народ. Правда, и после Петра случались нехорошие времена (Анны
Иоанновны и Бирона), но, возражала Екатерина, «как бы ни было строго царствование, мы
уверены, что правление хваленого кардинала Ришелье вынесет с ним сравнение». Затем —
два десятилетия благополучного царствования Елизаветы, которую, к несчастью, сменил
Петр III, мало способный к управлению государством и окруживший себя не теми
людьми. Однако на престол взошла Екатерина и своим мудрым законодательством снова
принесла стране процветание.
Знание Дидро русской истории ограничивалось сочинением французского врача
Левека и панегириком Вольтера, пропетым Петру Великому. Однако даже если бы он
лучше знал предмет, вряд ли взялся бы спорить на эту тему с императрицей
всероссийской.
Дидро был фанатиком идеи просвещенного абсолютизма, и незнание русской
истории лишь еще более разжигало его энтузиазм. Он мог и не знать о существовании
Соборного уложения Алексея Михайловича —ему это было не нужно. В эпоху, когда
разум побеждал веру, старые порядки только мешали. Россия представлялась Дидро
благодатным полем для утверждения разума и силы новых законов, основывающихся на
естественном праве. В этом смысле Наказ, представлявший собой конспект идей
Монтескье и Беккариа, казался ему программой действий, уточнить в которой предстояло
лишь некоторые детали, а Екатерина — разумной и активной правительницей, способной
осуществить грандиозный эксперимент, о котором мечтали философы.
Различие между Екатериной и Дидро заключалось в малом. Дидро приехал в
Петербург, чтобы побудить Екатерину действовать, а она считала, что все необходимое
уже сделано. В «Антидоте» она призывала народы мира последовать «нашему примеру,
если они разумны, и преобразовать свой уголовный суд на основании главы X Наказа».
Основа внутренней стабильности, по представлениям Екатерины — в соблюдении
баланса интересов различных групп общества. Когда этот баланс присутствует, опасно