Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
сидевшего перед его хозяйкой странного человека.
— Как счастлив народ, который не успел еще устроиться! — продолжал между тем
Дидро. — Дурные, а главное старые учреждения — непреодолимое препятствие для
появления новых и хороших.
По мере того как пафос Дидро нарастал, выражение выпуклых влажных глаз Тома
Андерсона становилось все более тревожным.
— В высшей степени гуманно, смело и величественно со стороны монарха самому
воздвигнуть плотину
нового Уложения вы, Ваше величество положили в его основание первый камень.
Превратите созванную вами комиссию депутатов в постоянное учреждение и, главное,
оставьте за провинциями право назначать и смещать своих представителей. Этим вы
устроите дела в вашем государстве на гранитном основании, а не на куче песка. Ваши дела
не умрут, если будут закончены, а вы их закончите. Вся Европа с нетерпением ожидает
результатов ваших начинаний.
В этот момент вдохновенная речь Дидро была прервана Томом Андерсеном,
который вдруг глухо зарычал, показав мелкие острые зубы. Екатерина рассмеялась и
потрепала пса по загривку.
— Не обижайтесь, господин Дидро, сказала она, — у господина Тома, — она
называла собаку на французский манер, — не философский характер. Он в отличие от
меня не любит энтузиастов. — И помедлив, добавила: — Что касается меня, то я с
удовольствием выслушала вашу лекцию, господин философ.
— Это вовсе не лекция, — отвечал Дидро, несколько смешавшись. — Я излагаю не
правила, а факты.
— Но, помнится, кто-то из ваших друзей сказал, что знание правил освобождает от
необходимости знать факты.
Как показали дальнейшие события, Дидро не оценил серьезность этого первого
дружеского предупреждения.
2
В одно из первых свиданий с Дидро Екатерина завела речь о деле, беспокоившем ее
куда больше саллических законов. Причиной этого беспокойства был, как ни странно, сам
Дидро, сообщивший императрице в начале 1768 года (через своего друга Фальконе), что в
литературных кругах Парижа получила широкое хождение рукопись бывшего секретаря
французского посольства в Петербурге Клода де Рюльера, названная им «История и
анекдоты о революции 1762 года в России».
Дидро, получивший записи Рюльера из рук самого автора, посоветовал уничтожить
рукопись.
— Опасно говорить о государях, к тому же невозможно говорить всю правду, —
пояснил он. — В отношении же государыни, составляющей удивление Европы и радость
собственной нации, необходимы особая осторожность, уважение и осмотрительность.
Рюльер недоумевал:
— Что могло вам не понравиться
которые я имел возможность наблюдать своими глазами.
— Вы же не будете спорить, — отвечал Дидро, — что взгляд иностранца на
события в чужой стране может сильно отличаться от того, как их понимают в России. К
тому же ваши более, чем прозрачные намеки на истинную причину смерти несчастного
Петра III, детали частной жизни императрицы, хотя и относящиеся ко времени, когда она
еще была великой княгиней, к примеру, ее связь с Понятовским, нынешним королем
польским...
— Но правда не может быть обидна государыне столь просвещенной, — отвечал
Рюльер. — Своими записками я лишь хотел удовлетворить любопытство нескольких
друзей, прежде всего, графини Эгмонт, не раз просившей меня об этом. Поверьте, я и не
помышлял, что на них можно смотреть как на политический памфлет.
На эти слова Дидро лишь пожал плечами. В письме Фальконе он, однако сообщил,
что Рюльер хотел бы быть назначенным на место Россиньоля, бывшего в то время
французским поверенным в делах в России.
Принять Рюльера Екатерина категорически отказалась. Тем не менее, российскому
поверенному в Париже Хотинскому было направлено указание попытаться приобрести
рукопись Рюльера и тем предотвратить ее публикацию.
Первой же встречей с Рюльером Хотинский доказал справедливость того, что
прямолинейность в дипломатии хуже глупости. Будучи едва знаком с Рюльером, он не
нашел ничего лучшего, как предложить ему тридцать тысяч рублей за опасную рукопись.
Тот оскорбился и принял меры предосторожности. С рукописи были сняты три копии,
одну из которых передали на хранение в канцелярию министерства иностранных дел,
другую — супруге маршала де Граммон, третью — архиепископу Парижскому.
Екатерине не оставалось ничего иного, как прямо обратиться к Дидро. Тот,
сопровождая Хотинского на вторую его встречу Рюльером, постарался исправить дурное
впечатление от первого визита, обратив все в шутку. Это ему вполне удалось. Рюльер
поручился честным словом, что рукопись не появится в печати при жизни Екатерины.
Забегая вперед, скажем, что французский дипломат сдержал свое слово.
Впрочем, в 1773 году еще невозможно было предугадать, как развернутся события
далее.
Стоит ли удивляться, что при первой возможности Екатерина попросила Дидро
откровенно высказать свое мнение о рукописи Рюльера?
— Это прекрасно написанное произведение, — сказал Дидро. — Автор перемешал