Хрустальный ангел
Шрифт:
Но Сара не шутила, потому что это была она, во всяком случае, ей так казалось.
– Слушай у меня тут одно выгодное дело.
– Шутишь!
А что до этого Саре, ведь у нее выгоды никакой.
– Я бы хотела, чтобы ты мне помогла, – голос Идены звучал притворно. Но Сара знала все эти ее номера!
Иденка так разговаривала, когда ей куда-нибудь нужно было срочно идти и не с кем оставить сыночка, или когда она была без гроша в кармане и умирала с голоду, или когда на нее не лезла серая юбка в розовую клетку, или что-нибудь в этом
Идена шла в кино, а Сара сидела с ребенком, кузина обжиралась на презентациях в ресторане, а у Сары был пустой холодильник, у Идены, в конце концов, был ребенок, а Сара…
Конечно, Идена должна была стать актрисой, так как она была наилучшая в притворстве.
В общем-то она и стала актрисой.
И все это было одним большим свинством, будто целый свет восстал против Сары.
– Ты меня слушаешь? – запищало в трубке.
– Ну, – подтвердила Сара.
– Я так взволнована, – голос кузины-актрисы, которая была у всех на слуху (с именем «Идена», произнесенным когда-то Сарой), звучал весьма убедительно.
Она требовала безотлагательно финансовой помощи, поддержки, похвалы, всего того, что на «по». Особенно когда нужно было привлечь к чему-то интерес.
– А что случилось? – Сара поддержала трубку плечом и открыла кухонный шкафчик.
Конечно, сковородка была засунута на самое дно, под три огромных кастрюли, вдобавок Сара сама же ее туда запихала, что лишь увеличивало ее раздражение.
– Ты даже не представляешь! – вздохнула Идена и была права.
Сара, конечно же, не представляла.
– Ну так что? – буркнула она, и сковородка упала на пол, за ней с грохотом покатилась крышка.
– Тебе не интересно? – В голосе кузины-актрисы звучали боль и разочарование.
Превосходная игра.
– Ну, средне, – отозвалась Сара.
Она положила крышку на место, поднялась с коленок со сковородкой в одной руке и с трубкой в другой. Открыла холодильник, вытащила последний кусок рыбы под названием «филе из трески», которая была не филе, она заметила две кости, и занялась их извлечением. Она ненавидела кости так сильно, что могла их найти везде. Последний раз даже в колбасе.
– Ты почти что моя сестра, самый близкий мне человек, – лилось из трубки тоном Джульетты с балкона.
Да, дело было поважнее, чем нянчить ребенка. Тон голоса, горловой, глубокий, почти любовный, говорил о том, что речь не идет о паре часов, возможно даже, о паре дней.
– Да, – Сара повысила голос и зажгла газ. Положила в сковородку немного масла и рыбу. Это было все, что она нашла в холодильнике, из чего можно было приготовить горячий ужин. Остатки зеленого горошка уныло плавали на дне банки. Так она ела всегда, когда не было Яцека. Яцек без конца ездил на какую-нибудь учебу для повышения профессиональной квалификации. А для себя не имело смысла готовить.
– Ты меня не слушаешь, – голос Идены задрожал и погас.
– Слушаю, – бодро отозвалась Сара и подкрутила газ. Рыба зашкворчала.
– Знаю, что нет. Коль ты так
И Идена отключилась.
А вот это Сара ненавидела больше всего. Загонять человека в ощущение вины, в тупик! Манипулировать так явно, что остается лишь злиться, грызть ногти и бить по груше.
На шкворчащую сковороду она бросила все приправы, какие были дома, а конкретно: соль, базилик, добавила кефир и засыпала это все остатками зеленого горошка.
Выглядело не аппетитно, однако было вкусно.
Она поставила чайник и с ненавистью поглядела на телефон.
Если позвоню сама, как всегда поддамся на ее манипуляцию, а если не позвоню, меня достанет чувство вины. Если позвоню, буду злиться на себя, что опять позвонила… – раздумывала Сара, приглядываясь к своему красному аппарату телефона.
Прикрыла глаза. Хоть один раз в жизни выдержать, сказать, что я чувствую, не прогнуться, крикнуть, разбить трубку, сказать: «Никогда в жизни больше не используй меня. Ты не помнила о билетах на премьеру, а мне очень было важно, а теперь, как всегда, когда я тебе необходима, вспоминаешь, что я существую, а я так не хочу. Нет и нет!» Она открыла глаза.
– Я тебе не девочка на побегушках, – громко сказала Сара сама себе. – А ты ведешь себя как свинья.
С удовольствием вообразила, что где-то там, на другом конце города, около телефона сидит маленькая розовая свинка-Идена, нервно суча копытцами-ручками… Образ помог погасить раздражение.
Сара принесла тарелку в кухню, налила себе негазированной воды, бросила туда дольку лимона, добавила одну вишенку из вишневого джема, чтобы напиток выглядел красиво, и вернулась в комнату. Устроилась удобно возле телевизора, на всякий случай сделала потише звук, чтобы не раздражал ее, и так досидела до десяти пятнадцати вечера.
Потом сняла трубку и позвонила.
– Долго же ты ела, – томно прозвучал голос на другом конце провода, однако звучал он с легкой претензией.
– Не твое дело, – элегантно отозвалась Сара. – Ну, говори.
– Ты могла бы…
– Нет, – сразу ответила прямо Сара, не дожидаясь окончания фразы. – Не могла. Не могла в любом случае ничего. Просто нет!
– Ага, – голосом Офелии, перед тем как ей предложили отправиться в монастырь, сказала Идена.
– К сожалению, нет.
– Я не знала, что ты такая.
Быть «такой» было самым большим оскорблением, какое кому-либо в жизни можно было услышать из уст Идены. Оно означало быть женщиной страшной, эгоистичной, вонючей, грубой, щербатой, рохлей, гулящей, неряшливой с целлюлитом…
– Ну, теперь я знаю, – парировала вежливо Сара и даже покраснела от того, что осмелилась так грубо ответить Идене, проклиная себя за звонок.
– Я вообще не буду с тобой разговаривать, это не мой уровень, – твердо сказала кузина тоном матери Макбет.
И прежде чем она успела подумать, из уст Сары опять вырвались грубости, и так легко, как если бы это были вовсе не ее слова.