Хрустальный ангел
Шрифт:
Через две недели она расклеилась. Горе захватило ее в свои объятия, словно волна, она лежала в комнате, прижавшись к подушке, мокрой от слез, конечно же, в полном и трагическом одиночестве и не давала никому о себе знать. Ее жизнь покрылась мглой, и она обещала себе, что никогда-преникогда она никому не будет больше верить.
Конечно, она оплакивала и Конрада, и дружбу с Гражиной.
Она не могла ответить себе на вопрос, кто сильнее ранил ее: первая, неповторимая и необыкновенная любовь или подруга, которой она безгранично верила.
Иногда она представляла себе, что Конрад переспал с другой
– Он просто тебя не стоил.
И тогда она все-таки была с ней, а не оставалась одна на целом свете.
Нет, он стоил моей подружки, а я была глупее, дурнее, наивнее всех, кого знала! Так она порой думала о себе и заливалась слезами.
Нет, нет, это должно было быть иначе. Еще когда-нибудь у него внутри все перевернется от тоски по мне, – думала она в порыве ярости, в перерывах между жалостью к себе и планами, как отомстить Гражине.
– Оставь ее в покое. – Идена приходила к Саре, несмотря на то, что у нее теперь была собственная квартира. – Оставь ее, пусть она имеет то, что заслужила, – мужика, который ей изменяет. Большего ей пожелать нечего. И так у нее жизнь пропащая.
– Как она могла это сделать? – спрашивала Сара Идену.
– Нодмально, – передразнивала ее Идена… – Всунул, вынул и выплюнул ее, – ругнулась она, а Сара закрывала руками уши, чтобы не слышать столь вульгарного объяснения, и злилась на Ирену.
– Ты не сообдажаешь, не сообдажаешь, – кричала она на кузину.
– Это ты ничего не соображаешь, золотко, – злилась в ответ Идена. – Встряхнись, есть несчастья гораздо тяжелее.
Но Сара не представляла себе тяжелее несчастья, чем Конрад с Гражиной.
Родители были очень обеспокоены.
– Сара, так бывает в жизни, но это не конец света!
– Ты ничего не понимаешь, – кричала Сара на мать. – А если бы отец тебе изменил, ты об этом тоже легко говорила бы? – И выходила, хлопнув дверями, не подождав ответа.
Она стала невыносима, ее терзал стресс, исключающий любые конструктивные действия.
Сара получила бюллетень от психиатра и стала принимать маленькие таблетки, после которых мир не казался ей рухнувшим и академический отпуск стал единственным утешением в это время.
Мать и отец ходили на цыпочках вокруг нее, им казалось, что от любой мелочи она могла рассыпаться на миллион кусочков. Они были поражены еще сильней, узнав, что это Конрад вызвал «Скорую».
А Сара была сама не своя. Она чувствовала себя хуже всех женщин на белом свете. Она была разорвана на клочки, как старая фланелевая тряпка, потому что, к сожалению, могла часами вспоминать все радостные минуты, проведенные с Конрадом, его жизнерадостность, его нежность, первый поцелуй и тот первый раз, который, к сожалению, не был таким, как в книжках, ей было больно, а Конрад был на небесах от того, что она еще девственница. Она краснела при мысли, чем они занимались и как это было приятно, и раздражалась на свое бесстыдство, на то, что она его желала, и он об этом знал, что было достаточно понимающего взгляда, и они уже приземлялись в постели, и ей было все равно, ночь это или день, или рассвет, она отдалась ему всем телом и душой,
– Необыкновенный, верь мне, необыкновенный.
Теперь она не могла себе этого простить.
Идена заскакивала к ней каждый день, они закрывались в комнате и разговаривали часами.
Когда в минуту слабости она доверилась в таком разговоре Идене, та только подняла брови.
– Ничего удивительного, что эта девка должна была сама проверить, она никогда тебе не доверяла.
И тогда впервые после долгого времени Сара рассмеялась.
– Будет жить! – заявила Идена и поцеловала Коротыша в нос.
Сара понемногу возвращалась к жизни.
– Знаешь что, поезжай-ка в деревню, посмотришь на все это издалека, институт не убежит, – сказала мама.
И в конце мая Сара поехала к бабушке.
– Я говорила всегда, – ворчала бабушка, – что мужик, как пес, где попало спит, где попало справляет нужду, что попало ест. Но если пес сам себя вылизывает…
– Ну, бабушка! – возмутилась Сара, храня в памяти образ чудесного дедушки и прекрасное их с бабушкой супружество. – А дедушка?
– Дедушку в это не мешай. – Бабушка поднялась с кресла, потянулась к буфету, в котором за хрустальным резным стеклом стояли графины с наливками собственного производства, и достала посудину. – Я говорю о мужчинах, не о твоем дедушке! – Она плеснула в две рюмки наливку из айвы, крепкую и ароматную, и первый раз в жизни угостила свою двадцатидвухлетнюю внучку алкоголем.
– Детка, ты совершенно не понимаешь мир, совершенно. Женщина, если расстается с мужчиной, должна это сделать как настоящая дама. Тогда он задумается, а был ли он любим вообще, и единственная вещь, которая его тронет, это воображение о себе, которое ты подрываешь.
– Никогда, никогда не позволяй ему думать, что ты любишь его больше, чем он тебя.
И никогда не говори, сколько тебе лет, – добавила она через минуту. Саре показалось, что это не имеет никакого смысла. – А теперь возвращайся спокойно домой, познакомься с каким-нибудь симпатичным мальчиком и притворись, что ты глупее, чем есть на самом деле, иначе останешься в старых девах. Твой дедушка до конца жизни думал, что он всем руководит в этом доме, и поэтому у нас была хорошая семья. Теперь женщины глупые, они считают мужчин своими партнерами. А мужчины, как петухи, они горды, глупы и у них короткая память.
– Бабушка, – сказала Сара, – но не все такие…
– Я не говорю обо всех, – занервничала бабушка и вновь налила настойки. – Я тебе, детка, рассказываю как есть, а какую выгоду для себя ты из нашего разговора извлечешь, это твое дело. А ты была зачарована! Влюблена по уши! И как ты вокруг этого Конрада крутилась! Он мне с самого начала не нравился, но я молчала, терпеливо ждала, когда ты разуму наберешься. А ты все танцевала вокруг него. Зачем? Научишься держать дистанцию, тогда будешь знать, как вести себя с мужчинами. Никогда не ссорься, признай, что они правы, и делай по-своему. Память у них короткая, если они сегодня на что-то не соглашаются, то скажи об этом через две недели: «Ну, ведь ты так хотел». И он тебе поверит.