Хуан Дьявол 3 часть
Шрифт:
– Который разобьется о камни.
– Теперь нет. Ты сам только что сказал.
– Только на одной лодке можно остаться незамеченным. Когда их несколько, это другое дело. В любом случае, мы постараемся, когда ты уже пройдешь этот ров.
– Тогда это будет невозможно. Ты должен объединить всех.
– Так не получится. Остальные поедут дальше. Ты можешь высадиться в любом месте.
– Разве «Люцифер» не рядом с южной бухтой? Там ты бросал якорь. Он не поможет нам сбежать?
– Да, возможно. Это тяжело для него. Хотя ведь мы… Всего лишь
– «Люцифер» – морской корабль, сильный, его трюмы просторные. Полагаю, они пусты.
– Действительно. Туда все могут спрятаться. Понятно, он конфискован, но вряд ли занят охраной. Достаточно увезти его подальше от пристани и бросить якорь с другого конца Мыса Дьявола. Им не придет в голову искать нас там.
– Правда, не так ли?
– Твоя идея великолепна, Моника, но гораздо опаснее моей.
– Какое имеет значение опасность? Ты говорил, что готов на все, чтобы спасти всех. Ты хотел просить губернатора взять на себя ответственность за происходящее. Они очень важны для тебя, раз ты готов к подобному.
– Да, Моника, очень. Но есть кое-что в тысячу раз важнее для меня.
Он снова странно посмотрел на нее, а та взволнованно ждала; вдруг он спросил:
– Моника, думаешь, Ренато оставил тебя? Думаешь, когда начал свой труд мести, то это против тебя?
– Может быть. Прежде чем уйти, он говорил со мной угрожающе, – нерешительно вспомнила Моника. – Но вряд ли, Хуан. Наоборот. Я убеждена, если он мог избежать этого, то избежал бы…
– Ради любви к тебе? Как ты думаешь, чего больше в его сердце: любви к тебе или ненависти ко мне?
– В нем любовь сильнее ненависти, Хуан. Мне кажется, он не рожден для ненависти. В его душе злоба и ненависть временны. Порыв, вспышка, а потом все развеется. Всегда так было, вряд ли он изменился. Его учили вежливости для жизни мягкой и простой. Но почему ты задаешь все эти вопросы? Чего ждешь от него и чего опасаешься?
Моника беспокойно посмотрела на него, и ответом послужил суровый, выразительный и грустный взгляд Хуана.
– Наверное, я приму твой план, Моника. Я не должен соглашаться, потому что слишком опасно для тебя. Но в конце концов, все равно, потому что не в силах освободить тебя из большей опасности, и я лично повезу тебя, потому что никому не доверю весла. Я поговорю с остальными, дам им последний луч надежды. Это ради тебя, как хлеб, что ты разделила за моей спиной. Идем. Я отвезу тебя, как подарок.
– Янина, что происходит? Моя мать…?
– Сеньоре немного лучше. У нее был сильный нервный припадок, потом удар. Пришел доктор и почти силой влил в нее успокоительное. Теперь она заснула, рядом с ней Хосефа и Хуана.
Ренато выпил еще рюмку, затем отодвинул поднос с выражением недовольства и досады. Он сидел в библиотеке, чья пещера снова послужила ему убежищем, пока он безуспешно искал в алкоголе спокойствие и безмятежность. В жадном ожидании он провел несколько часов, не находя себе места. В этот день по его подсчетам должны прислать
– Моя мать не говорила больше о возвращении в Кампо Реаль?
– Нет, сеньор. Сеньора только плакала. Не хотела слушать Отца Вивье. Да, я слышала все, что рассказали девушки на кухне. Как ужасно, сеньор, как все это ужасно!
– Могу себе представить, как тебя тронуло произошедшее с Баутистой.
– Он должен был так закончить. Ужасно, но это правда. Все его так ненавидели. Сильно. И он поджег Куму.
– Поджег ее? – поразился Ренато.
– Сеньор не знает, как все началось? Нет, конечно же. Все случилось потом. Баутиста поджег хижину Кумы, не дав ей выйти. Говорят, он смеялся, когда охранники бросали камни, когда та высовывалась.
– Это неслыханно! О чем ты говоришь?
– Когда наконец ей дали выйти, ужасно обгоревшей и почти задохнувшейся от дыма, ее поволокли к большой каменной ограде, затем кинули в ущелье. Там ее оставили, как животное, и пригрозили ружьем, если попытается снова прийти. Там же ее нашли мертвой, кто ехал на повозке тем утром. Поэтому все восстали против Баутисты, сожгли дом.
– Об этом знает моя мать? – вскочил Ренато, совершенно бледный.
– Да, сеньор, знает. Сам Баутиста ей сказал, только не так ясно. Сказал, что по вашему приказу.
– Моему приказу? Как я мог приказать подобную вещь?
– Это я и осмелилась сказать. Что вы не могли приказать. Но сеньора и он не позволили мне говорить. Теперь он заплатил свой долг.
– А ты кажешься довольной, что он поплатился, – упрекнул Ренато неторопливо и спокойно. – Тем не менее, Баутиста твой родственник.
– Он мне не родня. А Кума была моей подругой.
– Кума… Это правда…
Ренато замолчал, вспомнил и посмотрел на странную девушку, преобразившуюся под его взглядом. Ее глаза горели, подрагивала смуглая плоть.
– Ты купила у Кумы любовный напиток. Думаешь, эта бурда действует?
– Кума имела силу, сеньор, и хорошо это доказала: три человека, которые скверно с ней обошлись, уже умерли.
– Но не из-за силы этой несчастной, Янина.
– А почему нет, сеньор? Кума никогда не проклинает без причины и просто так. Сила любви и сила смерти имеют…
– Сила любви… – прошептал Ренато. Мысль пронеслась в его разуме, как вспышка, но он сразу же отверг ее: – Хватит глупостей. Принеси мне бутылку коньяка и проследи, чтобы никто не мешал. Только...
– Да, сеньор. Я помню указание. Только тот, кто принесет бумаги из Епархии, которых вы ждете.
Ренато опрокинул еще рюмку и замер, опустив голову и прикрыв глаза. Он пил, чтобы забыться, но не мог потушить горящую искру в сознании, ослабить тревогу напряженного, бесконечного ожидания. Он допил бутылку и отбросил ее в сторону. Встал, пошатываясь, и услышал глухие взрывы грома.
– О! Что это? – и крикнул: – Янина! Янина!
– Вот коньяк, сеньор, – быстро явилась Янина.
– Что это за шум? Эти взрывы?