i 166602c1f3223913
Шрифт:
навылет в обе икры.
Швейк осторожно поднял его и отнес за склад; там он раздел его, вспорол
прилипшие к телу штаны и принес из колодца воды обмыть раны. Солдатик
только вздыхал, следя глазами за работой Швейка. Перевязав его, Швейк
дал ему хлебнуть из своей фляги и весело промолвил: – Пустяки, брат! Все прошло сквозь мягкие части, и кость не затронута.
Солдат погрозил русским кулаками:
– Холеру вам в бок, сукины дети! Ай, мои ноги, мои ноги!
заплакал.
– Брось, сынок, – ласково сказал Швейк. – Ложись ка лучше спать и не
скули, чтобы не пришел кто. А я пойду пошарю, нет ли тут чего нибудь
поесть. Впрочем, постой! Лучше положу ка я тебя туда, в ту воронку, а то
еще, чего доброго, тебя тут придавит стеной, если они ее совсем раскатают.
Он перенес раненого поляка в воронку, а сам полез в здание станции. В
канцелярии ничего не осталось, кроме разбитого телеграфного аппарата, но
в подвале Швейк обнаружил корзину с большой бутылью в плетенке. Он
срезал колпачок из ивовых прутьев, закрывавший горлышко, выковырял
штыком пробку и сунул нос в бутыль. Глаза его заблестели.
– Ах ты, господи! – воскликнул он. – Ну и винцо! Здесь, должно быть, был
хороший начальник станции, вот уж позаботился обо мне.
Он нагнул бутыль и отлил себе изрядную порцию в манерку; затем
попробовал, прищелкнул языком и единым духом опорожнил ее.
– Эх, хорошо! – промолвил он. – Словно у Шульца в «Бранике» на Холмах.
Но только, говорят, вино натощак не очень то полезно.
Он вынес бутыль из подвала наружу, а потом пробрался в выгоревший склад.
Склад был наполовину пуст, и только в одном углу сиротливо жались
несколько обгорелых ящиков.
Ловко лавируя между обвалившимися стропилами. Швейк пролез к этим ящикам
и штыком взломал крышку верхнего из них; доска затрещала, и Швейк от
глубины души вздохнул;
– Нашел, нашел! Бог меня, видно, не забыл.
В ящике оказались русские мясные консервы, и Швейк немедленно принялся
перетаскивать их в ранце и в полах шинели в воронку к своему раненому
товарищу, куда он перенес также и бутыль. И, трудясь, как муравей, он
совершенно забыл о снарядах, продолжавших долбить развалины несчастной
станции.
Когда раненый со всех сторон оказался обложенным жестянками консервов, Швейк принес последнюю партию, высыпал ее в воронку и, сам залезая туда, самодовольно промолвил:
– Ну вот, теперь я столько натаскал сюда, как воробей в гнездо. Теперь
пусть никто не воображает, что выгонит нас отсюда.
Он открыл несколько жестянок и пошел разогревать их на пожарище станции.
Возвратившись с горячей
роде жареной печенки с лавровым листом.
Они принялись за еду и питье; вино согрело их, и из желудка, вместе с
теплом по всем жилам разлились бодрость и надежда.
К вечеру разрывы шрапнели и гранат казались им только аккомпанементом к
соло тенора; ибо в воронке Швейк пел – разливался: Как час ночи где то било,
Оторвался я от милой.
Вышли вместе; средь ветвей
Заливался соловей.
Щелкал соловей в садочке;
«Подожди ка три годочка!»,
Как три года?! Скоро сына
Я б мог праздновать крестины,
Воспитать его к набору,
Чтоб муштру прошел он скоро.
А узнает он, как с винтовкой стоять,
Поймет он и то, как рапорт держать.
А узнает он, как рапорт держать,
Будет он караул отбывать.
А узнает, как караул отбывать.
Увидит, какая в карцере благодать.
А узнает, как в карцере торчать,
Его и кандалами не испугать.
А узнает, как кандалы таскать,
Вот тогда ему и с девками гулять!
– Вот тогда ему и с девками гулять! – торжественным и звучным голосом
закончил Швейк, снова наклоняя горлышко бутыли к своей манерке; а
раненый солдатик, поляк, у которого онемели от вина ноги, так что боль в
них на время утихла, повернулся набок, оперся на локоть и постарался
перещеголять Швейка в пении, выводя высоким тенорком: Скоро к москалям поход…
Наш ефрейтор расцветет!
Мы пройдем по всей России,
От Варшавы в Петербург,
Марш, вперед, вперед, вперед!
Канониры с фланга ловко
Поведут бомбардировку,
Санитары ж неустанно
Бинтовать нам будут раны.
Мы пройдем по всей России,
От Варшавы в Петербург.
Марш, вперед, вперед, вперед!
– Ну, у тебя то им немного придется бинтовать, – сочувственно заметил
Швейк, когда тот кончил. – Санитары, сынок, не больно любят себя
утруждать. Пожалуй, еще долго придется тебе их тут дожидаться.
Огонь стал затихать; противники, видимо, отдыхали. Только тяжелые орудия
долбили с той и другой стороны, расточая снаряды, для оплаты которых
налогоплательщики выбивались из последних сил. Наступило то состояние, о
котором донесения штабов гласили следующим образом: «Положение на фронте без перемен. Наши войска отошли на заранее