И это пройдет…
Шрифт:
— Я не знаю, пойду ли еще, мне кажется неправильным пассивность в вопросах волеизъявления, но я чувствую невероятную беспомощность. Ань, почему так? — вопросительно глядя на подругу, спросила Оля.
— А ты как себе это представляла? Все вышли с розами и наверху сказали: «Ой ребята, мы все пересчитаем, ну что вы, что вы? Не волнуйтесь, быстренько поправим». Не в той стране живем, у нас мирных разрешений вопросов не бывает никогда. У меня знакомый есть один, Лёха, он мой сосед по даче- Интересный такой парень, классный, умный, весёлый. Он тоже верит в перемены. Был в Ярославле на митинге, в Москве протестовал, и кончилось
— Почему ты так думаешь? — удивилась Оля.
— Потому что крепостное право сменили на колхозы, каторги на ГУЛАГ, и во всем этом мракобесии писали кляузы, доносы и радовались народной забаве- стенка на стенку, а чтоб максимально эффектно, так еще и в красных рубахах. Тебе не кажется, что в обществе, где главное развлечение — драться толпой, а любимый праздник- буховей, мало что может измениться от мнения кучки несогласных, — скептически заметила Аня, — спорим, что Путина снова выберут в этом году и никакие митинги не помешают? Если я проиграю, то съем литр манной каши, — беззлобно продолжила она.
— Спорим, его не могут выбрать, я столько людей видела по всей Москве, которые не будут голосовать за него: политики, ученые, писатели, артисты, — Оля раскраснелась, сейчас она искренне верила, что можно изменить систему, ведь несмотря на то, как организуются митинги, они же есть! Значит люди готовы к переменам. В последний приезд домой они с папой много говорили об этом. Правда он не был оптимистично настроен. В ушах у Оли прозвучало: «Дочка, ты веришь в утопию, а на самом деле — это уроборос».
— Ага, прям философский пароход, все всё понимают, только делать ничего не будут, всех устраивает, — стреляя глазами, ответила Аня, — ты же приезжала ко мне на север, видела разруху, царящую там, но никто ничего не меняет.
— По-твоему, 208 000 человек, прошедших по Большой Якименке ничего не хотят менять? — выпучив глаза, спросила Оля.
— Из 143 000 000 это не так уж и много, но даже если спить 43 000 000 на детей, то все равно остается гигантская цифра. Это люди, для которых все и так хорошо, — пожала плечами Аня, — может в крупных городах много осознанных, способных на действия, но только не на периферии- там словно темный морок. Ну вот скажи, что изменит гроб с надписью «Демократия» на крышке? Когда я вижу все эти марши, мне кажется, что я присутствую на пожаре, вот знаешь, стоит такая тетка в платке, хлопает по ляжкам и кричит: «Пожар, пожар, батюшки, горит же!» Вот мы все, как эта тетка. Ты можешь быть со мной не согласна, — видя возмущенный Олин взгляд, добавила Аня.
— Но ведь выходит и тебя все устраивает? — негодующе спросила Оля.
— Я не ходила на выборы, я в них не верю. И нет, меня не все устраивает. Меня беспокоит, что моя мать теперь работает в инфекционной больнице, потому что ее предыдущую службу просто закрыли за ненадобностью. А что, сироты кончились, или им не нужно поправлять здоровье? А вот еще пример- сказка. У нас в деревне школа маленькая была, до 9 класса, — закрыли, говорят, что детям надо учиться в районных центрах. Автобус обещали сделать для учащихся, ну и что в итоге? А ничего! Автобус дали старый и сломанный, он постоянно в ремонте, те, кто планировали остаться жить в деревне, теперь собираются в город. Это уж я не говорю о том, что на районную
— Так люди как раз против этого и выходят! — возмутилась Оля.
— Я так не думаю, если бы они выходили против, то в руках были бы биты или камни, а это какое-то раболепие. И знаешь, я собой не горжусь, потому что я часть этого стада, и мне слабо сделать что-то по-настоящему выражающее мой гнев, — Аня посмотрела на Олю.
— Я с тобой не могу согласиться, — серьезно ответила она, ей казалось, что Аня говорит ужасную ерунду, в которой много злости, но нет здравого смысла.
— Я не буду тебя убеждать, — спокойно подытожила Аня.
— Ради чего ты живешь? — спросила подруга.
Аня замерла, она часто задавала себе похожий вопрос, в чем для нее был смысл жизни?
— Я покажусь тебе банальной, но я живу для любви, — наконец ответила Аня
— О… Боже! — Оля закатила глаза.
— А ты? — задумчиво спросила Аня, она видела, что Оля не поняла ее ответ, для подруги любовь — это про отношения между мужчиной и женщиной. А для нее про желания и принятие. Ей казалось, что люди, которые ее окружают, да и она сама, просто не умеют любить, поэтому вокруг столько жестокости и душевной тупости. Именно стремление преодолеть в себе это, Аня больше всего ценила.
— Я хочу сделать что-то по-настоящему полезное и значимое, — нехотя ответила Оля, задав вопрос Ане, она вдруг осознала, что у нее нет ответа. Она знала точно, что если спросить Миру, то она ответит про красоту, которую создает. Оля не ожидала, что та вредная девчонка, с которой она когда-то познакомилась на горке, будет настолько верно следовать своей мечте. Полина видит смысл только в свободе. Папа в знаниях, мама в помощи людям. Даже Аня верна себе, ее страсть к любовным приключениям, конечно, не доведет ее до добра. Но все же. А что главное для нее?
— Я думаю, у тебя обязательно получится, — легко ответила Аня. Ей было ужасно интересно, почему Оля, такая умная и тонкая, не смогла ответить что-то более объемное и цельное. Аня привыкла к тому, что в их компании у нее были самые приземлённые мечты и желания, сейчас она ждала от подруги длинной тирады о смысле жизни, но та не смогла.
Март 2012
— Ань, не уходи, останься со мной, — прижимая девушку к себе, жарко шептал на ухо Игорь.
— Я не могу, мне надо домой, переодеться, у меня 3 пары сегодня, — выбираясь из его объятий, лепетала Аня.
— Ну какие пары, сейчас 6 утра, суббота, прогуляй, побудь со мной, — настаивал он. В среду должен был вернуться из командировки ее муж, и их встречи станут совсем редкими. Игорь от этого страшно бесился. Вот уже год он не мог ее получить. Каждый раз, когда ему казалось, что победа близка, что-то шло не так: то ее каникулы, то его командировки. Он до зубного скрежета ненавидел всех этих вечно недовольных, из-за которых его дернули в Питер в сентябре. Игорь не понимал, почему нельзя просто жить, обязательно надо устраивать головняк, теперь он должен был ездить по военным частям и проверять не только безопасность, целостность и нормативность объектов, но и выяснять, есть ли среди командного состава те, кто поддерживает и культивирует протестные настроения.