И мир погас

Фернандес Лина

— Хотя бы знать буквы… Знать, что вы можете защищать себя…

Глаза были полны слез. Полное ощущение беспомощности затуманило разум. Мне казалось, что даже у простолюдин есть защита, что все предусмотрено, но это вновь было ошибкой.

Путь до кабинета графа был стерт из моей памяти, даже приказ Карлайлу ударить графа я едва ли могла воспроизвести в памяти, разве что как толстяк завалился на пол.

— Ты что учинил тут, подлец? — кричала я. — Чего остановился, Карлайл, запинай его до полусмерти!

Я смотрела, как удары сыпались по его телу,

как он визжал, но это не приносило никакого удовлетворения. От внезапно проснувшегося чувства жалости к низменному человеку, лицо которого залила кровь, мне стало дурно.

— Хватит, — я оттолкнула рыцаря, — даже не знаю, получил ли ты столько же увечий, сколько преступлений ты совершил. Тебе неизвестно, что портить девок нельзя? Спать с другими без ведома жены нельзя. Не знал, что нельзя брюхатить каждую служанку?

Он кряхтел что-то, но от злости я смогла лишь пнуть его. Даже слушать противно. Этот жалкий пес казался грязным и отвратительным, непростительно уверенным в собственной безнаказанности.

— Жаль, прибить тебя нельзя, — я вынудила смотреть мне прямо в глаза, — кинуть бы тебя как собаку всем тем, кого-то ты очернил, да пусть сами суд свершат, но нет. Я тебя по всей стране провезу на столбе, пусть полюбуются, чтоб неповадно было. Урод, да есть ли в тебе хоть что-то человеческое?!

Карлайл оттянул меня от уползавшего мужчины, хоть я брыкалась в его руках. Наверное, я заразилась от крови этого чудовища и сама стала безумной, такой же безжалостной. Его смерть от моих рук наверняка смогла бы успокоить меня.

— Ваше Величество, хватит с него…

Стража заковала его и увезла, да и я пожелала уехать подальше от рассадника скверны. В карете я металась по сидению, думая, какое дело первостепенно. Законом заставить людей сдавать экзамен на грамоту? Ужесточить закон о принуждении? Почему им мало нынешних законов? Что может заставить их бояться?

Ужасные воспоминания метались в моей голове, разрывая ее на части. Еще немного и меня стошнило бы.

— Почему так часто я слышу или встречаю преступления мужчин? Отчего среди них так распространены столь бесчеловечные поступки? — мои колени были поджаты к груди.

Я думала о бывших мужьях Арки, о изнасилованной онемевшей девушке со второго этажа постоялого двора, о грязных воспоминаниях императриц, вызывавших во мне гнев, об отчетах из тюрьмы.

— Ты совершал подобное? — я чувствовала, как дрожит все мое сжавшееся тело. — Честно говори.

— Нет, подобное мне омерзительно, однако свидетелем быть приходилось, — он смотрел в окно.

— О чем ты? — ему стыдно отвечать на мой взгляд?

— Когда я служил. Мне было лет 16, вы уже привели меня во дворец, но меня вновь призвали на фронт, а вы отходили после родов. Среди старших и раньше была привычка унижать новичков, но в тот раз… — на ярком свету его лицо казалось мертвецки бледным, — старшаки стали тягать мальчишек в свои палатки. Мне повезло оказаться под защитой одного из рыцарей, так что меня не тронули, но вот наблюдать, дабы не расслаблялся, все равно заставляли.

Юбка

была мокрой от моих слез. Я смотрела в небо, думая, а за синевой найдется граница этой жестокости? Я жалела, что узнала. Скучать по неведению заставляло понимание абсолютной беспомощности. Смотря на свои бледные руки, думала, сколько же нужно написать законов, скольких прилюдно казнить, чтобы это прекратилось? Есть ли в принципе тот рычаг, нажав который, я могла бы повлиять на это?

Перед глазами были раздирающие душу воспоминания из дневника 12-ой императрицы Кларис. Она не любила своего мужа, но хотела сохранить мир между ними. Она выказала желание контактировать по минимуму и ограничиться рождением наследника, но императору это не понравилось.

— Не получу твоей любви, так возьму тело.

И он взял.

В ее записях была строка, которая мне долгое время казалось очень специфичной, но сейчас она была до жути правдивой: «Пока ты женщина, хоть трижды святая, императрица, королева, мать наследник, или еще кто, — в глазах мужчины ты вещь».

О, Богиня, прости мне мое желание не знать все это. Как не думать об этом теперь каждую секунду?

Конечно, я не была слепа до конца, лишь прикрывала глаза. Не было тайной, что творится с мирными женщинами во время войны и почему особого рвения среди дам идти на фронт не было, даже если речь шла о лекаршах. Но если мужчины даже себе подобными не брезгуют…

— Почему ты не смотришь мне в глаза?

— Мне стыдно, Ваше Величество.

— Ты же ничего не сделал, так чего стыдишься? — живот крутился в узел. — Почему те мальчишки молчали?

— Жалоба означала бы признание, что тебя подобным образом унизили, а такого уж точно никто не хотел…

И тем самым позволяли насилию повторяться. Я уронила лицо в ладони.

Расследованием занимался Теодор, с моего позволения взявший с собой в графство принцев. По итогу дела стало известно о 34-х опороченных девушках, 19-ть из которых родили от графа, а две погибли по неизвестным причинам.

Для вынесения приговора опрашивали всех приближенных к этому проклятому дому, записывая их слова, но я не смогла прочесть огромный талмуд показаний, остановившись на первых абзацах. Это было чудовищнее, чем я представляла.

— Благодаря бдительности кронпринца нам так же удалось узнать о наркоторговле и злоупотреблении графа, — добавил Теодор, лицо которого походило на лик страдающего от тяжелого отравления, — наркотик он закупал с востока, распространял, употреблял сам, а также накачивал им жену и жертв.

— Как принцы? — спросила я абсолютно безвольно, открывая отчет о продаже наркотиков.

— Адам держался хорошо, а Генри мы старались сильно не втягивать в происходившее, так как… — он замялся, — обстоятельства оказались хуже, чем я предполагал.

— Он продавал эту гадость армии?! — я сорвалась на крик. — Да как это возможно? Графство даже не ведет набор рыцарей, не предоставляет продовольствие или материалы для армии.

— Боюсь, что у графа был лишь один путь для продажи. Храм.