И на земле и над землей
Шрифт:
Вот и на этот раз, погоревав, Свистунов принялся за свои простые житейские дела — прополку, полив, прореживание. В огуречнике обнаружил несколько ядреных, слегка колючих огурчиков — праздник! На одном из кустов первые спелые помидоры — еще один праздник! Вот прибавит к ним лучка, укропчика, подсолнечного маслица — получится настоящее торжество.
Его он решил устроить себе вечером, а пока — трудись, Никита Аверьянович, трудись, дорогой! И он трудился. Теперь уже спокойно, без аврала и излишней лихости, потому что все посеянное и посаженное от главных сорняков удалось отстоять. С оставшимися можно разобраться, не перенапрягаясь, уделив этому два-три часа в день.
Передыхая после очередной грядки, Никита Аверьянович присел на свой табурет, раскочегарил очередную дымную «Приму» и долго смотрел в небо.
Какое же оно высокое, просторное, бесконечное! В городе, в прогалах между многоэтажными строениями, оно больше похоже на развешанные для просушки и забытые хозяйками подсиненные простыни, в которых — никакого величия и тайны. Там и звезд-то по-настоящему не разглядеть!
Только здесь, где небо открыто всем ветрам и сторонам света, в памяти оживают такие неуместные там и естественные тут понятия, как Мироздание, Вселенная, Космос. В городе о них теоретизируют, здесь — ими питают мысль и душу. А если это небо еще такое, как этим летом, — в белоснежных лебяжьих облаках, бешеных грозах, веселых радугах, можешь считать себя счастливым.
Слабый западный ветерок бережно играл с белыми небесными странниками, едва касаясь их легких, причудливых, почти не материальных тел. Послушные ему, они медленно передвигались по небу, постоянно меняя свою форму, становясь то фантастическими замками, то бегущими белогривыми конями, то неземными чудесными птицами, то еще бог знает чем, но всегда прекрасным и радующим.
Свистунов не сдержался, вынес из домика фотоаппарат и сделал несколько снимков. Когда на фоне белых облаков появился черный силуэт парящего орла, он замер и долго любовался его свободными грациозным парением, в котором чувствовалась такая воля, такая красота, что даже не возникало мысли о вышедшем на охоту хищнике.
Выждав, когда один из его кругов окажется прямо над садом, он сделал еще пару кадров и уже собрался вернуться к своим занятиям, как услышал на заброшенном соседнем участке непонятный шумок.
Осторожно ступая, приблизился к меже, присел и первым, кого увидел, был пестрый кот, тот самый, которого недавно едва не заклевали дружные скворцы. Выжил бедолага, улыбнулся Никита Аверьянович, и опять взялся за свое. Ну посмотрим, что у тебя получится на этот раз.
Кот действительно был занят охотой. Сейчас он как раз приближался к гнезду каких-то птах, свивших его себе в густо разросшейся смородине. Он уже готовился к прыжку, когда те его заметили и подняли крик. Одна из них, распушив крылышки и вздыбив хохолок на голове, бесстрашно прикрывала собой своих птенцов, а другая, громко вереща, смело бросалась на кота сверху. Ветки смородины были слишком густы и мешали ей действовать успешно. Она натыкалась на них, билась крылышками, падала и каким-то чудом поднималась опять.
Видя, что сила и случай на этот раз на стороне кота, Свистунов поспешно сделал один-единственный снимок и, вскочив, запустил в кота ботинком. Кот взвыл от обиды и боли, одним огромным прыжком взлетел на изгородь, но тут над ним пронеслась стремительная тень чего-то крылатого — и кота не стало. Свистунов машинально вскинул руки, щелкнул аппаратом и только тогда увидел, что это орел. В когтях его мощных лап извивался и кричал уносимый кот.
Потрясенный увиденным, Никита Аверьянович долго смотрел ему вслед. Орел уже скрылся за лесом, а он все стоял и смотрел, на какое-то время потеряв способность думать и говорить. Это уже потом она вернется к
Из-за этого невероятного происшествия торжество по случаю первого долгожданного урожая получилось не таким веселым и радостным, как намечалось. Салат оказался превосходным, пиво, прихваченное из города в честь очередной пенсии, было вполне приятным, но прежнего восторга почему-то не наблюдалось. Хотелось с кем-то поговорить, поделиться охватившей душу смутой, прояснить и понять появившиеся сомнения. Но поговорить было не с кем.
Свистунов по своей природе не был склонен к отшельничеству, в шутку называя себя «общественным животным», любил бывать в человеческой толчее, где и он не последний гвоздь.
Вот и сейчас хотелось поговорить, быть услышанным. О чем поговорить? Да все о том же, о чем люди думают и спорят сколько осознают себя людьми. О добре и зле. О правде и кривде. О справедливости и несправедливости.
Что появилось раньше? Что было изначальным? Добро, зло? Или изначальным было то и другое — вместе, рядом, в каком-то непонятном единстве? Или добро не мыслимо без зла и зло без добра? Или добро тоже может быть злым, а зло — добрым? Сложно, абсурдно, необъяснимо.
Взять того же кота. Разоряя птичьи гнезда, пожирая беспомощных птенцов, он творит зло, что ясно и понятно. И вот наказан более сильным хищником, который тем самым вроде бы восстановил справедливость. Но орел убил кота и скормил его своим птенцам, которые, повзрослев, тоже станут хищниками, будут убивать зайцев, птиц, других животных. А это как?
Если согласиться с тем, что это закон природы, что сильный всегда прав и должен жить за счет слабых, тогда что же такое сама природа? Выходит, что тот, кто слабее, даже права на жизнь не имеет? И это справедливо? И эту природу мы боготворим?
А если все это перенести на мир людей? Тогда с легкостью будут оправданы любые жестокости и кровопролития, в которых, однако, гибнут вовсе не самые слабые и обреченные, а как раз наоборот. Ведь войны, эти злобные гигантские хищники, пожирают самых сильных, вольно или невольно ставших воинами. А это молодые, здоровые, крепкие мужчины. Прежде всего мужчины. Даже погубив одного, убийца тем самым убивает сразу многих — его неродившихся детей, внуков, правнуков. На каких весах можно взвесить такое злодейство?
Чувствуя, что все больше и больше запутывается, Никита Аверьянович напрочь забыл о своем торжестве и подался на улицу. Ему было бы легче, если бы кто-то опровергал его доводы, возражал, спорил. А как будешь спорить с самим собой? Этого он не умел. Обойдя весь участок, покурив на каждой из его дорожек, он задержался у своего колодца. Тот, полный чистой ледяной воды, открытый всем и всему, требовал к себе внимания. Для колодца нужен сруб, чтобы не завалился. Это раз. Откуда взять на это материал? Два. Как откачать воду, чтобы в нем можно было работать? Три. Как все это сделать, имея лишь лопату, мотыгу и фотоаппарат? Четыре…
Свистунов загибал палец за пальцем и печально смотрел в темную воду. В ней уже искрились первые звезды. День кончился, вечер медленно перетекал в ночь. Люди угомонились, птицы вообще не подавали голоса, чтобы не привлечь врагов, одни цикады наполняли тишину своим звоном.
Ночью Никите Аверьяновичу снились кошмары.
Утром он доел остатки своего вечернего торжества и направился в огород. Но делать ничего не хотелось: его тянуло к людям. Чтобы слышать их голоса, вникать в их заботы, просто чтобы видеть их.