И смех и грех, или Какая мука - воспитывать!
Шрифт:
— Всё нормально, — поставила на стол тарелку с фритатой Маргарита и опустилась на стул напротив Ивана. — Давайте завтракать.
— О’кей. Итс гуд айдиа. Лэтс. — Иван пригубил кофе и принялся переводить взгляд с одной близняшки на другую. И молчать.
Тишина — хорошая штука. Особенно такая, гнетущая, тягостная. Через минуту у Арины в глазах заблестели слёзы.
— А вот и мы, — обрадованно развёл на это руками в стороны опекун, заглянув ей в личико. — Добро пожаловать. И теперь ни одна из вас не выйдет из этой комнаты, пока не расскажете мне, что же у вас конкретно
Арина сморгнула и одна капелька побежала вниз по щеке.
— Блять, — выругалась Марго и со злым лицом отвернулась от стола.
— Цыц! — стукнул пальцем по столу Иван. — Мала ещё. Всё. Я вас слушаю.
Молчали они долго. Арина заплакала ещё сильнее. Ивану очень хотелось её обнять, утешить, но он смотрел на Марго. Та ёрзала, пыхтела, фыркала, жевала, вздыхала и ежесекундно закатывала глаза.
— Я беременна. — Не выдержала и с вызовом подняла голову на опекуна.
Тот замер. Прищурился. Нахмурился, но не шевелился. Потом своим длинными пальцами обеих рук сделал движение, обозначающее «позолоти ручку».
— Что? — повернулся голову влево и подставил правое ухо к Марго.
— Ты слышал, — буркнула та и с насупившейся, злой мордашкой принялась усиленно жевать.
Опекун сжал губы дудочкой, затем опустил голову и невидящими глазами заглянул в свою чашку кофе. Потом прищурился как человек, которого осенило. Его лицо начало расслабляться, в уголках губ заиграла ухмылка, под конец парень так и вовсе поднял голову и оскалился уже по упора радостно и восторженно.
— Ну, слава богу, — принялся осенять себя крестным знамением. — Слава богу. Наконец-то. Я уж думал, не дождусь, не доживу. Теперь мы выдадим тебя замуж, и за тебя пусть несёт ответственность твой муж. С меня ему ящик шампанского, чтобы было чем стресс снимать. Счастье-то какое! Фух… Ну, давай, — улыбался он от уха до уха, — давай, говори, кто он, и кому я должен сначала шею намылить, а потом отдать самое дорогое, что у меня есть.
— Не так быстро, Беспалов, — скривилась Марго. — Я рожать не собираюсь.
— Кто-то у тебя спрашивать будет. Давай, давай, колись, что у нас там за будущий счастливый папашка, и почему ты от нас его скрываешь.
— У неё срок три-четыре недели, — вмешалась Арина. — Он, наверное, был в горах.
Марго злобно зыркнула на неё.
— И что? — почесал мочку уха Иван, — Не вечно же ему там сидеть.
— А вдруг он инструктор? — опустила уголки губ Рита.
— И что? Инструктора, что не люди, что ли. Ну, так и кто он давай, я жду, а то нам ехать уже скоро.
— Ты глухой, Беспалов? Я. Рожать. Не собираюсь. И больше ничего не скажу. Всё. Ты выяснил, что хотел. Я лучше пойду, — попробовала подняться от стола Рита. — Мне на учёбу пора.
— Стоять! — стукнул по столу ладонью Иван. — Куда. Я ещё с тобой не закончил.
Она опять послушно присела на краешек.
— Читай по губам, — придвинулся к ней через стол, — я не дам тебе разрешение на аборт.
— И не надо, — скривилась Марго. — У меня осталось немного денег с гор, я сделаю… так…
— Только попробуй.
— Я понимаю, что тебе нечем, Беспалов, но всё-таки попробуй понять, что я не экономист
— Марго! — задохнулась Арина.
— Подожди, — накрыл её ладошку своей Иван.
— Не надо меня воспитывать! — уже совсем как-то по-новому продолжила Маргарита. — А наша с тобой мама, — повернулась к сестре. — Родила нас, и что? Чего хорошего ей это дало? И не надо мне петь про счастливое материнство. Если бы я срала и видела…
Арина на этой грубости подскочила, как ужаленная.
— …себя в будущем любимой женушкой любимого муженька или счастливой мамашкой выводка, как свиноматка, то не пошла бы в хореографию. И вообще, это всё из-за вас! — Маргариту, очевидно, понесло. — Вам, видите ли, трахаться приспичило, и вы всё испортили! — на последнем слове она буквально захлебнулась и когда замолчала, воцарилась тишина.
Боль! Огромная масса боли повисла в воздухе. Тяжелая, отвратительная, губительная и одновременно какая-то глупая, абсолютно абсурдная. Пустая. Липовая.
Но это было не так очевидно, по сравнению с тем, сколько её плескалось сейчас в зелёных глазах Маргариты.
Кажется, она сама это поняла или увидела, или почувствовала, потому что быстро сморгнула, выдохнула и опять спряталась за обычными для себя теперь раздражением и усталостью.
— Не нужен мне ребёнок, — уже почти спокойно вернулась к тому, с чего начала.
— Но он у тебя уже есть, Ритуль.
— Ни черта подобного! У меня есть только беременность, а это всего лишь биологический материал.
— Ты закончила? — ровным голосом поинтересовался опекун. Он всё это время сидел и будто бы присутствовал даже не здесь, за столом, а где-то уже, не то на работе, не то ещё где. — А теперь, если ты позволишь, выскажусь я. — Вот сейчас он вернулся в ситуацию. — Значит так, если ты сделаешь аборт, я тебе обещаю найти твоего кесаря и не успокоиться, пока его не лишат лицензии — тьху ты чёрт, всё не привыкну к России — пока его не отстранят от работы. Я в Принстоне дал клятву «сэйв гуд», служить добру и намерен её сдержать, усвоила? Вот и умница. — Судя по всему, парень, не собирался дожидаться реакции Маргариты. — А сам я тебе разрешения не дам даже под дулом пистолета. Всё поняла?
— Да пошел ты, — не очень смело «мяукнула» девушка.
— Ты будешь рожать! — взревел Иван, схватившись за край стола так, будто собрался его перевернуть.
Арина налегла грудью на столешницу.
— Не буду! — так же громко заорала Рита.
— Будешь! — басом прорычал Беспалов. После чего добавил чуть тише: — Последний раз спрашиваю: кто он?
Маргарита тяжело дышала, как человек с клаустрофобией, находясь в лифте.
— Можно я подумаю до выходных. Я… приеду в воскресенье и всё расскажу, хорошо?