И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
– Надеюсь, ты понимаешь, что твои визиты к друзьям окончены. Теперь только на нашей территории, под присмотром. Как бы мне не хотелось иного, но...Ладно, поговорим после, переодевайся, мы едем домой.
Утирая слезы тыльными сторонами ладоней, Моник сидела на кровати, пока не услышала, что дверь палаты закрылась. Влага не желала кончаться, боль в груди была такая, словно вчера девушка поела битого стекла, которое принявшись перемещаться внутри организма, резало нутро, застряв между хрупкими ребрами. Насилу переодевшись, Моник сделала шаг в сторону выхода и согнулась, сжав пальцами кофту у горла, воздух вставал поперек гортани, перекрывая дыхание. Я уже не знаю, кто наша дочь.
***
Всю дорогу до дома семья Гобей пребывала в молчании, варясь в собственных угнетающих мыслях. Эгон подал супруге руку, чтобы помочь спуститься, но Элайн проигнорировала жест, проплывая мимо скользящей невидящей тенью. Вздохнув с явной досадой, вампир принялся распрягать Кристель, которая била копытом, выдувая горячий пар из ноздрей, привлекая внимание, за что получила успокаивающие поглаживания по сильной шее.
Моник выбралась из транспорта последней, понуро опустив голову, не зная, стоит ли задержаться и помочь, или же скрыться в недрах своей комнаты, спрятавшись ото всех. Ветер принес с фермы запахи навоза, сладковатого сена, тонкий аромат спелых плодов айвы, маленькими яркими солнышками покачивающихся на ветках. Взгляд Зоэ-Моник обратился к верхушке каштанового дерева, являющегося опорой для покосившегося от времени забора. Можно ли было как-то изменить случившееся? В какой момент жизнь заставила свернуть на кривую тропку? Как теперь разглядеть в кромешной темноте свет путеводной звезды и вернуть семье былое единение?
– Доброго вечера, соседи.
Словно из ниоткуда у ворот появилась Анн-Мари Кревье, как всегда при параде, в тщательно выглаженных одеждах, с идеально уложенной прической. Ее зубы выделялись на фоне красных губ, светясь белизной. В руках женщина несла еще теплый румяный пирог.
– Здравствуйте, Анн-Мари, простите, но мы сейчас не в том расположении духа, чтобы принимать гостей.
Вздохнул Эгон Гобей, закидывая хомут на плечо. Гостья одарила хозяина фермы ядовитым взглядом, сунув мужчине в свободную руку тарелку с едой.
– И почему же я не удивлена, дорогой. Вы никогда не в духе, впрочем, ничего нового, я уже почти привыкла, и явилась не за этим. Я в курсе, что случилось с Зоэ-Моник, пришла поддержать вас и ее самым вкусным в Локронане пирогом с каштанами. О-о, дитя, наши каштаны – нечто, ты обязана как-нибудь посетить с друзьями фестиваль, посвященный этому невероятному продукту. Ну, чего застыл, неси пирог на кухню, а мы, девочки, пока пошушукаемся.
Эгон Гобей перевел глаза с гостьи на дочь, и, получив кивок, отправился в сторону дома. Упираясь ладонями в перекладину забора, Моник перемещалась с пятки на носок, чувствуя себя неловко в присутствии Анн-Мари, не зная, что сказать или сделать.
– Не знала, что существует фестиваль каштанов. Он проходит в центре Локронана?
Анн-Мари не ответила, кусая накрашенные яркие губы, заламывая пальцы, казалось, она тоже была не в своей тарелке, но тогда зачем пришла сюда? Убедившись, что им больше никто не помешает, женщина подошла вплотную к Моник, беря руки девушки в свои.
– Ты много чего еще не знаешь, дитя. Так, значит, ты не только познакомилась, но и спала с моим сыном?
– С кем?!
Воскликнула Зоэ-Моник Гобей, испуганно делая шаг назад, но руки гостьи крепко удерживали на месте. В серых глазах Анн-Мари Кревье сверкала сталь, едва сдерживаемый гнев, и страх?
– С Эрве, конечно же, с Эрве Дюшармом! Или он не был единственным, голубушка? Я оставила ему фамилию отца, да и очаровывающую внешность он унаследовал от этого мерзавца.
– Я и понятия не имела, что он ваш сын...
– Естественно, он ничего не рассказал, ха, ведь он винит меня во всех своих бедах! Бьюсь об заклад, Эрве многого не поведал,
Анн-Мари всплеснула руками, выплескивая накопившиеся эмоции, но как только она произнесла вердикт для собственного сына, тут же закрыла дрожащими кончиками пальцев губы, словно до сих пор пребывала в ужасе от нелицеприятной правды, которую старательно избегала годами. Памятуя о сказанном ранее Эрве, что мать относилась к нему плохо, Моник не могла со всей серьезностью отнестись к речи гостьи, однако его же слова о крови на руках, вынуждали мысли зудеть на подкорке. Но ведь она обещала и до сих пор была уверена в том, чего бы ни сделал Эрве, этому можно было найти разумное объяснение и простить, особенно родной матери.
– Спасибо вам, я благодарна, что вы пришли предупредить меня, правда, но разве заслуживает ваш ребенок за то, что пользуется магией и это решение, видимо, имело какие-то неудачные последствия, называться монстром?
В глазах Анн-Мари стояли серебристые слезы, но она подавила их усилием воли, когда осознала, что девушка ей не верит, и едва ли понимает о чем речь. Подбородок женщины дрожал, когда она говорила, при этом ее лицо выражало достоинство, непоколебимость.
– Магией? Он никогда не использовал магию, дорогое дитя. Эрве не посмел бы нарушить и этот закон, уж поверь мне. Этого я бы не допустила. Я пришла сюда просить тебя держаться от моего сына подальше, но вижу, что губительные семена чувств уже достаточно глубоко посеяны внутри тебя. La Ruche*, спроси его про частную школу, в которой он учился ранее. И будь осторожна, Зоэ-Моник.
Не дожидаясь ответа, сжав кулаки, Анн-Мари уверенной походкой отправилась прочь, тогда, как Зоэ-Моник продолжала смотреть ей вслед, не зная, что и думать. Губительные семена чувств, под таким углом видела женщина любовь? Это именно то, что случилось когда-то с ней самой? До этого момента Моник не смела признаваться себе в том, что, в самом деле, влюблена в Эрве, но вот она стоит, сгорая от негодования и злости, защищая парня. Если это и есть любовь, значит, семена проросли успешно.
Что такого могло случиться в Ла Руш, заставившее мать переменить мнение о дитя, вышедшем из ее чрева, чтобы ненавидеть его, презирать и относиться с предубеждением? Чего никак нельзя было простить? Эрве определенно был не сдержан, ревнив, моментами резок, но то, вероятно, было следствие воспитания и отсутствия любви Анн-Мари, ничего, с чем нельзя было бы справиться и изменить. Моник обязательно разберется с этим позже, а пока ей предстояло придумать способ, как исправить все то, что натворила сама.
***
Элайн Мелтон-Гобей даже не взглянула на дочь, методично подготавливая спаржу, когда девушка вошла в кухню, пристроившись рядом, чтобы помочь приготовить ужин. Вина тяжким грузом давила на плечи, грудь, но Зоэ-Моник не решалась завести разговор, не понимая с чего начать, и чем закончить, как можно было облачить в слова то пережитое, что было похоже, скорее, на бредни сумасшедшего, чем на правду, которую ее родители, несомненно, заслуживали.
– Мам, пап, простите меня. Я сожалею, очень, если бы я могла что-то изменить, так и поступила бы.
– Изменить прошлое никому не под силу, но ты можешь приложить все усилия, чтобы не совершать больше таких опрометчивых поступков.
Откликнулся Эгон Гобей, глядя в печальные глаза дочери, не отрываясь от нарезки айвы для пирога.
– Мы думали, что потеряли тебя. Я знала, что что-то не так, чувствовала, но твой отец успокоил меня, и зря. Зоэ, ты не представляешь, как сильно мы испугались за твою жизнь. Зачем, зачем было идти на треклятую вечеринку и надираться до состояния, близкого к коме??! Неужели мы так тебя воспитывали??