И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
Вспышкой перед глазами появилось воспоминание о лице Беньямина у сцены, чьи пальцы с двумя серебряными перстнями гладили ее кожу. Очередная вспышка, и теперь приятное сменилось безвозвратным – черными круглыми дырами Эмильена вместо глаз. Зоэ-Моник наклонилась к Оливье, чтобы подруга не слышала, и шепнула ему на ухо:
– Недавно Эрве брал у тебя какие-то таблетки, ты не мог бы дать и мне немного? У меня есть деньги. Сколько тебе нужно?
Оливье никогда не спрашивал, не было смысла, ведь его клиенты, сидевшие на чем бы то ни было, всегда врали. Парень знал Моник, их можно было назвать друзьями, а потому без лишних вопросов, он протянул ей пакетик с двумя уже знакомыми капсулами.
Прокравшись в спальню наверху, где они с Эрве обычно уединялись, девушка легла на кровать, сжавшись в комок, подтянув колени к груди. Где ты Эрве? Ты так мне сейчас нужен. Сонливость сумраком сгущалась в сознании, пока тьма окончательно не поглотила Моник.
***
Куда ни глянь вокруг непроглядная чаща леса, кроны деревьев уходили высоко к черному небу, теряясь, мохнатые лапы затрудняли путь, словно прося повернуть назад. Лес казался знакомым, как если бы Зоэ-Моник видела его не в самой гуще, а проходя по кромке, но не могла понять, откуда знает об этом, и то, каким образом оказалась здесь.
То ли птица, то ли зверь, а может, оба варианта были верны, по левую сторону издавали звуки, похожие на хриплый лай, постанывали стволы деревьев, накреняясь под влиянием ветра. Босые ноги вязли в грязи, пальцы окоченели, но девушка продолжала брести в поисках выхода. Когда лай стал ближе, Моник ускорила движение насколько то было возможным, но запнувшись за корни, полетела вниз по небольшому склону, упав на подстилку из еловых иголок. Сознание путалось, являя себя и пропадая, будто лампочка, доживающая свои последние дни, веки смыкались, а когда разомкнулись в следующий раз, девушка пронзительно закричала, чувствуя, как что-то впивается в ее руку.
Массивный клюв обнаженного существа из прошлого кошмара, обхватил запястье Моник, сжимая крепче, когда та пыталась вырваться. В глубоких ранах на коже человека-ворона копошились белые жирные черви, при виде этого отвратного зрелища, слезы брызнули из глаз, вновь подкатила тошнота. Девушка замахнулась, чтобы ударить существо, но тут его морда изменилась, превращаясь в любимое лицо Эрве Дюшарма, которое искажаясь и вибрируя, пошло рябью.
Над головой вскрикнула ворона, Моник тут же подняла голову в ее сторону, наблюдая, как прижимая крылья к телу, птица пикирует вниз. Существо отпустило девушку, размахивая лысыми костлявыми палками, отбиваясь от нападения вороны, разевая клюв, чтобы проглотить противника, но тот был неуловим. Зоэ-Моник отползла как можно дальше под одну из широких сосновых лап, дрожа от страха и холода, выдыхая облачка молочного пара.
Тишина окутала лес вновь, звуков борьбы больше не было слышно, лишь под чьими-то неспешными шагами чавкала грязь. Игольчатая лапа отодвинулась, на Моник воззрилось черное блюдце – глаз существа, оно схватило девушку за плечи, принявшись больно бить головой о ствол дерева. Собственный крик, словно издалека звучал в голове.
Глава 12
Сознание казалось вязким и мутным, может быть Зоэ-Моник все еще бредет наощупь по лесу, окутанному туманом, или сновидение продолжается, дополняясь деталями извне. Тонкий комариный писк навязчиво звучал в ушах, девушка попыталась поднять руку, чтобы отбросить приставучее насекомое, но безуспешно –
Знакомые голоса перемешались в неразборчивый коктейль их слов, Моник вспомнила, что была на вечеринке у Оливье, знатно перебрав с выпивкой и наркотиками, отключилась, а что потом? Потом был лес, или не был? Отбросив подальше рваные куски воспоминаний до более сносного состояния, Зоэ-Моник Гобей приоткрывая тяжелые веки, была ослеплена ярким светом больничной палаты. При осознании того, где она находится, все чувства разом включились, сбивая с толку. В нос ударил запах хлорки и медикаментов, в ушах звенело от работающих рядом аппаратов, передающих жизнеутверждающие показатели.
Когда глаза немного привыкли к свету, нещадно бьющему из открытого окна, Моник заметила, что ее рука бинтом привязана к краю кровати, а от запястья тянется трубка, ведущая к капельнице. Вместо привычной одежды стерильная рубашка до колен, вместо музыки какофония больничных звуков, вместо алкоголя и наркотиков лекарство из банки. Голова раскалывалась, виски сдавливала платком боль, но Зоэ-Моник преодолевая отвратное самочувствие, увидела силуэты двух существ за полупрозрачной ширмой, обсуждающих что-то на повышенных тонах. Ледяной пот облепил тело, когда воздух разрезал крик Элайн:
– Ты это имел в виду, когда говорил, что подростку нужна свободна, да? Ну что ж, вот она! Я уже смирилась с опозданиями, но это, просто невероятно! Алкоголь, наркотики, секс, а эти синяки и шрамы на ее теле, откуда они? Что дальше, Эгон?! Ее выгонят из лицея, как только узнают. Я уже не знаю, кто наша дочь...
Отцовская тень молча сносила все сказанное, дожидаясь, пока гнев Элайн Мелтон-Гобей поутихнет, и только тогда оба силуэта слились в один. Моник видела, как сотрясаются плечи матери от плача, как голова Эгона повернулась в сторону койки дочери. Я уже не знаю, кто наша дочь. На повторе звучали слова Элайн, сказанные на сильных эмоциях, безоружно ранившие душу. Это я, я во всем виновата. Подвела родителей, как всегда. Если бы Моник была уверена, что сможет сделать это тихо, то сорвалась бы с места прямо сейчас, бежала, пока не стерлись босые ступни в кровь, продолжая ползти даже на обрубках, если потребуется, только бы не слышать слез матери.
– Пожалуйста, не ругайтесь, умоляю...
Подала девушка тихий хриплый голос, крепко зажмуривая глаза, в глубине души еще надеясь, что это всего лишь очередной страшный кошмар. Шторка отодвинулась, пальцы сжала холодная рука отца.
– Как ты себя чувствуешь, детка? Нам позвонили из больницы, мы так беспокоились. Ты помнишь, что произошло?
Моник обессиленно помотала головой, не посмев взглянуть на родителей уже зная заранее, что увидит на их изможденных лицах отпечатки разочарования, боли и предательства, результат собственных действий. Чувствуя легкое головокружение, девушка дождалась, когда Эгон развяжет бинт, сдерживающий запястье левой руки, и спустила ноги на холодную плитку.
– Скажи, Зоэ-Моник, они сделали все это с тобой насильно?
– Нет!! Прошу, только не ищите виновных там, где их нет. Это я. Одна я виновата.
Девушка рьяно вскинула голову, о чем мигом пожалела; тошнота волной подкатила к горлу, но обжигающие слезы опередили, брызнув из глаз мгновенно, когда взгляд столкнулся с покрасневшими глазами матери, полными боли и глубокой тоски по утраченному. Эгон кивнул, поджав тонкие губы; он принял из рук супруги стопку с чистой одеждой, положив ее рядом с дочерью. Женщина едва сдерживалась, чтобы вновь не разрыдаться, заламывая пальцы, а потому молча вышла на улицу, подышать воздухом перед напряженной долгой поездкой.