Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
Шрифт:
Тем временем хлопнули дверцы автомобиля, скрипнула дверь подъезда, шаги послышались на лестнице, прошли наверх.
– Это за мной, - чуть слышно и совершенно спокойно произнес Паша, потянулся рукой к брюкам, висевшим на стуле; сев на матрасе, быстро надел их, встал и голый по пояс шагнул к простенку у окна, глядя на улицу и прячась от луны.
Она забыла обо всем, откинула одеяло, спрыгнула с постели и через секунду стояла возле него. Он обнял ее одной рукой за плечо и чуть отвел от окна. В ужасе прижав ладони к лицу, она смотрела на черную машину всего в нескольких метрах от них, тускло поблескивающую в лунных лучах. Одинокий человек в форме
– Господи!
– вырвалось у нее почти беззвучно.
– Какое счастье, что вы у меня.
– Они могут взять Надю, - как-то совсем без эмоций прошептал он в ответ.
– Они, бывает, делают так, когда не находят человека - берут заложников. Если возьмут ее, я должен буду выйти. Я не могу подставлять ее вместо себя.
– Нет, нет!
– замотала она головой и каким-то судорожным усилием мозга нашла, показалось ей, подходящий аргумент.
– Они же могут все равно не отпустить ее, и Игорь тогда останется один.
Он ничего не ответил ей. Человек с бегающими глазами в это мгновение остановился вдруг взглядом на их окне. Казалось, что смотрел прямо на них. И, хотя, конечно, не мог он разглядеть их в темной комнате, она невольно прижалась плотнее к Паше, как бы закрывая его от этого взгляда. Человек щелчком отбросил окурок, сплюнул на землю, открыл шоферскую дверцу и сел в машину.
Они долго стояли так у окна, замерев. Полупрозрачные тени облаков то исчезая, то появляясь, скользили вокруг луны. Ее не стесняло теперь вовсе, что полуодетые стояли они рядом, почти прижавшись друг к другу. Он был уже не чужой ей, и важно для нее сейчас было только одно - не отдать его этим людям. Но с ужасом чувствовала она, что не сможет удержать его, если Надю возьмут.
Так неужели все это - та ночь под дождем, и этот вечер, и все ее чувства - все было только для того, чтобы вот теперь он исчез из ее жизни - может быть, навсегда?
"Нет, Господи, нет! Пожалуйста, нет!" - в отчаянии молилась она про себя.
Прошло, наверное, полчаса. Но вот, наконец, послышались шаги в подъезде. Паша стоял чуть сзади нее. Вдруг она почувствовала, как одновременно слегка коснулся он ладонью талии ее, губами - волос на затылке. Она обернулась, он улыбался ей, и на секунду опустив веки, словно бы молча повторил ей: "Все будет так, как должно быть. Не беспокойтесь." И, кажется, на всякий случай попрощался с ней.
Но уже открылась дверь подъезда, из нее вышли двое человек в форме, быстро прошли к машине, разом почти распахнули дверцы. Нади не было с ними. Взревел мотор, дверцы хлопнули, машина рванула с места.
Часы за стеной у Эйслера пробили трижды. Луна отражалась в его зрачках, когда, обняв его, она шептала:
– Я люблю тебя. Я поеду с тобой куда угодно. Я люблю тебя. Мы завтра же уедем из этого города, и все теперь будет хорошо.
И губы его, когда он целовал ее, были чуть соленые от ее же слез. И пока глаза ее оставались открыты, луна за окном плыла по кругу среди облаков.
Глава 28. ЧИСЛО
Стоя на балконе своей квартиры, облокотившись о перилла, Харитон курил бог знает какую уже подряд папиросу, щурился от солнечного света и едкого дыма. В табачном дыму, который глотал он с жадностью тонущего человека, была единственная отпущенная ему этим утром радость. Как льдинки, прикладываемые к ожогу, папиросы притупляли боль в мозгу, сизый дым нестойкой пеленой укутывал, казалось, воспаленные кончики нервов.
В это утро не было
Выхода действительно не было - теперь он уже ясно понимал это. Конечно, он всегда знал, что все его дружелюбные отношения с Баевым - фикция - всего лишь удобная для начальника форма общения с подчиненными, когда можно с одной стороны приказывать, с другой - рассчитывать на неофициальную помощь вот так, как теперь. Точно также Баев держал себя и с Тиграняном, и с Мумриковым, и со всеми другими - изображал из отдела коллектив единомышленников. И точно также, как его, и всех других он готов продать при первой необходимости. Все эти разговоры - о том, будто кто-то хочет подкопаться под него, воспользовавшись бредом его больной матери - полная ерунда, разумеется. Никто в Зольске на это никогда не решился бы, а, если б и решился, ничего бы из этого не вышло без желания самого Баева. Понятно, что Степан Ибрагимович просто-напросто, не очень и завуалированно даже, угрожал ему. Но вот в чем можно было не сомневаться - в том, что угрозы его пустыми не бывают.
Одно только оставалось Харитону не вполне ясным - для чего в действительности Баеву нужно убрать Веру. Не может этого быть, чтобы из-за выборов. Не может быть уже хотя бы потому, что настоящей причины Баев ему, конечно, никогда не сказал бы. В играх, которые он ведет, он держит людей за пешки. Лишнего знать никому не надо; и по большому счету он прав - потому и сидит он здесь столько времени, что всегда знает больше других.
Но какая же однако может быть причина. Бубенко? Это уж просто бред. Бубенко, конечно, на зольском уровне не пустое место - просто так его, скажем, не прихлопнешь, если бы возникла нужда. Но чтобы Бубенко попер против Баева - когда сам Баев во всеуслышанье объявил Веру Андреевну кандидатом в депутаты - это уж, извините, сказочки. Быть этого не может.
Да, что-то во всем этом совсем другое. Совсем другое. Какая-то большая игра, которую затевает Баев. Почему так поспешно арестовал он Вольфа? Зачем пригласил Веру Андреевну на этот день рождения? Тогда, перед чаем, их не было за столом Баева, Свиста и Веры Андреевны. О чем разговаривали они, если разговаривали? Почему вдруг ни с того, ни с сего возникло это депутатство? "Погорячился"? Глупости это. В таких делах Баев не горячится. Не просчитав на десять ходов вперед, никогда бы он не сделал этого. Скорее всего, считал, но в чем-то просчитался. И вот теперь ему поручено исправлять просчеты.
Он полез за очередной папиросой. Но рука его ошиблась карманом. Папиросы лежали в правом нагрудном кармане, а он расстегнул левый и, запустив в него пальцы, нащупал там сложенный вдвое конвертик. Достав его из кармана, он аккуратно раскрыл его. Внутри лежала аптекарским способом сложенная бумажная подушечка - размером с пятак. Внутри двойного слоя бумаги прощупывалось немного порошку.
Какие-то шальные бесполезные мысли мелькнули у него в мозгу. Подсыпать Баеву, выпить самому... А в сущности, это ведь и есть его выбор сегодня - либо убить Веру Андреевну, либо себя самого. Если он откажется выполнить спецоперацию, Баев его уничтожит - это как дважды два. Спасет ли он этим Веру Андреевну? Едва ли. Даже наверняка, что нет. Если Баеву это оказалось нужно, так или иначе он этого добьется. Значит, выходит даже, что реальный выбор у него таков: либо гибель Веры Андреевны, либо их обоих. Вот именно так в действительности.