Иди и не греши. Сборник

Винниченко Игорь Александрович

— Знаешь же, — с неохотой отвечал Дима. — Недостоин я.

— Я серьезно, — сказал Дионисий. — Понимаешь, из тебя начинают делать какую-то одиозную фигуру. Чуть ли не в любовники ко мне причисляют.

Дима сразу помрачнел.

— Кто? — спросил он. — Архимандарин, что ли?

«Архимандарином» он называл архимандрита Флавиана, и кличку эту придумал вовсе не он, она шла за почтенным преподобием с его бывшего места службы. В бытность свою почти самодержавным наместником тот был вовсе не столь духовен, как нынче. Именно от него, от Флавиана, надвигалась на мирную жизнь обители тень смут и раздоров.

— Нет, — сказал Дионисий. — В епархии об этом

шушукаются и, как я понимаю, с подачи нашего почтенного эконома.

Дима только головой покачал.

— Опять мне съезжать, что ли? — с досадой сказал он. — Вот же искушение-то!.. И чего людям спокойно не живется, а?

— Того и не живется, что бесы мучают, — буркнул Дионисий. — Вот я и подумал, может, ты и соберешься на постриг, а? Этим мы сразу заткнем рты всем клеветникам.

— Ты серьезно? — удивился Дима. — Разве обеты так принимаются? Очнись, старче, это же подвиг все-таки!..

— Да понимаю я все, — произнес Дионисий с легким раздражением. — Подставляться не хочется, понимаешь? Фотий давно зубы на меня точит, сожрет ведь!..

— Ты к старцу сходи, — посоветовал Дима. — Он тебе напомнит о существе монашества… Вижу я, очень тебе понравилось в наместниках ходить, да?

— Да что ты такое говоришь, — смущенно пробормотал Дионисий. — Разве я о себе?.. Представь, что здесь будет, если придет тот же Никон, или, не приведи Господь, Флавиан?..

Дима пожал плечами.

— На все воля Божия, отчик. Придет Никон, значит, так и надо нам за грехи наши, ведь так?.. И пойдем мы с тобою на пару по городам и весям, рубище наденем и будем народ к покаянию призывать…

Дионисий усмехнулся.

— Так-то оно так, — сказал он. — Но ведь это нам сказано: «Будьте мудры, как змии».

— «…и кротки, как голуби», — закончил Дима. — Ты будешь в нашей паре змеей, а я — голубем.

— Все балагуришь, — вздохнул Дионисий. — Ладно, держи меня в курсе дел.

— Погоди, — остановил его Дима, видя, что наместник собрался уже уходить. — Так ты меня благословил на расследование, или как?

Дионисий только отмахнулся и ушел. Дима усмехнулся, пожал плечами и пошел в библиотеку.

Во второй половине дня они с Леонтием продолжали заниматься систематизацией новых поступлений, хотя таковых было и не так уж много. Большей частью работа их сводилась к беседам на душеполезные темы, Леонтий интересовался историей церкви, уставом, апостольскими правилами, и Дима ему обо всем этом неспешно рассказывал, продолжая заполнять карточки и учетные книги. Часов около трех к ним заглянул игумен Елеазар, сухонький и невысокий старичок, весьма строгого нрава и твердый по характеру. Еще совсем недавно старец занимался отчиткой, молитвами своими изгонял бесов из болящих, и так успешно, что снискал на этом великую славу. Именно от этой славы он и сбежал в дальнюю Ксенофонтову обитель, где хоть и продолжал свои отчитки, но уже в меньшем объеме. При всей своей непрезентабельности и даже косноязычии Елеазар производил на знающих его людей впечатление обворожительное, и потому даже сюда к нему ехали многие духовные чада. К старости игумен стал себя чувствовать совсем плохо, многие исцеленные им болезни на него и перешли, и еще лет восемь назад обследовавшие его врачи не давали ему и года жизни из-за каких-то особо злокачественных метастаз. С тех пор он и умирал, продолжая между тем и отчитывать, и лечить, и наставлять. Вот и теперь направлялся он в отпуск в дальнюю поездку опять через московскую лечебницу, где его духовное чадо, известное медицинское светило, не уставало удивляться его живучести.

— Слышал

я, ты теперь вместо меня псалтырь читать будешь? — спросил Елеазар отрывисто, как он обычно и говорил.

— Благословите, отче, — склонился Дима.

Елеазар без слов его благословил, а потом попросил:

— Помянник мой почитаешь?

— Конечно, — сказал Дима.

— Больные там, разные, — пробурчал Елеазар.

— Вы надолго уезжаете? — спросил Дима.

— Авось вернусь, — буркнул Елеазар. — Нужен я тебе, что ли?

— Кто знает, — пожал плечами Дима, знающий, что старец проявлений чувств не любит, а предпочитает разговор деловой. — Вдруг и я заболею.

— Ты еще нескоро заболеешь, — отвечал Елеазар с усмешкой.

— А я, отец Елеазар? — тут же встрял Леонтий.

— А ты уже больной, — сказал ему старец. — Огурцы соленые жрешь без удержу… Разве же это не болезнь, а?

Он шутил, и Дима с Леонтием рассмеялись. Всякий раз, беседуя со старцем, Дима ясно ощущал близкое присутствие волшебства. Тот и мысли мог угадать, и совет неожиданный дать.

— Отец-наместник зовет меня к постригу, — неожиданно произнес он. — А я не чувствую себя готовым. Что посоветуете, отец Елеазар?

— Чего тебе стричь-то? — пробурчал с усмешкой старец. — Волосы у тебя еще не отросли, стричь-то…

— Вы когда поедете? — спросил Леонтий.

— К вечернему поезду, — сказал тот. — Так что я попрощаться пришел. Молитесь обо мне тут…

— Вы о нас помолитесь, — сказал Дима. — У меня на Афоне знакомый есть, отец Иеремия. Вы ему поклон передайте.

— Иеремия? — переспросил Елеазар. — Знаю его, да… Передам.

— А мне крестик афонский привезите, — попросил Леонтий.

— Тебе об иерейском кресте думать пора, — вздохнул Елеазар и покачал головой. — Эх, нарукополагают тут птенцов желторотых, сраму не оберешься…

С теми словами и ушел. Дима с Леонтием переглянулись.

— Чего это он про иерейский крест говорил? — поинтересовался Леонтий.

— Быть тебе вскоре батюшкой, — предположил Дима. — Только что-то он про это без радости говорил, а?

— Куда же мне в батюшки? — засомневался Леонтий. — Я молодой еще!..

— Вот и старец про то же, — вздохнул Дима. — Видать, движется на нас волна непродуманных рукоположений. Надо залегать на дно, братец.

Обсуждению неожиданного пророчества отца Елеазара они посвятили следующую часть рабочего дня, причем Дима не упустил случая высказаться весьма критически по поводу существующей практики рукоположения совсем юных иереев, не имеющих ни духовного, ни житейского опыта, а Леонтий, уже почувствовавший себя пастырем, пытался слабо защищаться. Их спор был прерван неожиданным появлением в библиотеке почтенного отца Флавиана. Некогда грозный и надменный, нынче архимандрит Флавиан был облачен в старенький потертый подрясник, мантия на плечах у него выцвела от долгих стирок, а клобук на голове выглядел помятым. На лице у бывшего наместника блуждала чуть заискивающая улыбка.

— Простите, я вам не помешал? — спросил он смиренно.

— Заходите, отец Флавиан, — позвал его Дима.

Они склонились под благословение, и архимандрит не только благословил, но и братски поцеловал каждого. В своих проявлениях сердечности он бывал просто неукротим. Но Дима, хорошо помнивший его еще по прежним манерам, принимал его нынешний облик без иллюзий, и даже позволял себе ерничать по этому поводу.

— Спаси вас Господи, отче, — сказал он. — В кои-то веки посетили книгохранилище наше. Теперь-то вы нас защитите против недругов, да?