Игра Герцога
Шрифт:
Все иконы были на месте — супруга не прикоснулась к ним, да и вообще, похоже, всё это время молилась, не думая ни о каких сборах. Все домашние сплотились вокруг неё, жались. Никто не обернулся на хозяина.
По щеке Аваналия Ниловича покатилась слеза. Он вспомнил себя — того самого себя, что какие-то мгновения назад стоял в кабинете, пересчитывал жемчуга, перстни и прочую земную грязь, любовался саркофагом и представлял, как его примут с поклоном братья-староверы.
Он ненавидел себя, и сквозь слёзы
— Вспомним же слова апостола Павла: «Предам тело мое, во еже сжещи е!» — холодным голосом произнесла супруга. — Не убоимся же очистительной силы огня сего Божьего! Много наших братьев по вере сами сожгли себя, и мы не убоимся огня! Зверь пришлось в сей мир! Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое! Число его шестьсот шестьдесят шесть! Он ныне здесь!
Огонь объял их со всех сторон…
Чёрные лапы дыма вознеслись над Лихоозёрском. Ветер нёс пламя, неся жуткий народный крик:
— Время теперь поквитаться и с самим Еремейкой поганым! Кончились его денёчки! Придадим его геенне огненной!
* * *
Лесной дед-зыбочник никак не мог отогнать сон. Глаза, на которых вместо ресниц блестели малахитом тонкие еловые хвоинки, непослушно слипались. Он забрался на привычное место — высокую ветку, и принялся было раскачиваться и теребить ножками, почёсывая мшистое зелёное брюшко. Тут же на волосатые плечики ухнулся белый сыпучий ворох, и дедок, недовольно пробурчав, отряхнулся, будто воробей, чихнул и замер.
Таков уж удел этого маленького, незлобного лесного духа — сидеть, бубнить, да раскачиваться на ветке. Но ведь зыбочник всегда отходил от долгого сна только к весне, когда по косогорам бежали мутные ручьи, а на деревья залезал он уже к тому сроку, когда солнце растопит снеговые шапки. В дуплистой, испещрённой короедами головке никак не складывалось понимание, что же произошло, и какая неведомая сила вытолкнула его из земли, где рядом с ним спали, завернувшись в клубки и поджав носики к лапкам, лесные ёжики.
Зевнув, зыбочник хотел было снова раскачаться на ветке — иного занятия для себя он просто и не знал, но увидел, как, утопая по колено, по глубокому снегу пробирается человек в длинной шубе. Знаний и навыков у простейшего существа не хватало, но тот всё же сумел различить, что за спиной путника едва движется синеватая тень. И она наводила неведомый страх! Вздрогнув и насупившись, лесной дедок спрыгнул, оставив за собой в сугробе маленькую чёрную воронку.
Залман не чувствовал холода. Он вообще ничего не ощущал и плохо понимал, где находится. Громадные ели виделись мутными силуэтами, а снега напоминали сплошной глубокий ковёр.
— Осталось не так много, потерпите, господин
Впереди показался огонь, а также и плавное покачивание вокруг него. Потянуло запахом дыма и мокрого мха. Залман двинулся дальше, и уже вскоре предстал перед большим собранием. Огромные лесные братья тянули лапы-коряги к большому костру, и покачивались, будто в такт неслышимой в завывании ветра музыки. Вторили друг другу:
— Ох, студнооо! Ох, студнооо нам!
Зыбочник вынырнул, разгребая лапками снег, словно пловец, и робко подёргал одного из братьев за кривую голую ветку. Тот не сразу обернулся, а затем посмотрел горящими огоньками из дупел в сторону приближающейся тёмной фигуры:
— Это ещё что такое!
— Безобразие! Безобразие! — вторил другой лесной брат, произнося «о» долго и округло.
Залман остановился. Обернулся — и не увидел за спиной обер-офицера Корфа! Неужели он оставил его?
Братья начали кряхтеть, скрипеть и подниматься от огня. Враскачку, будто ожившие дряблые мертвецы, они зашатались в сторону аптекаря:
— Обидчик, обидчик! — вновь протягивая звучное «о», возопили разгневанные лесные хозяева. Зыбочник, поминутно ныряя в снег, прятался за их мощными спинами.
Залман расстегнул шубу, нащупал за спиной револьвер.
— Господин Корф! Господин Корф! Почему вы оставили меня? — произнёс он несколько раз, но не получил ответа.
Рука подрагивала, но всё же слушалась его. Прицелившись, Залман выстрелил в ближайшего к нему лесного брата, который переваливал древесное тело по сугробам ближе к нему, чем остальные.
— Эко! — тот чуть отступил, покачался, но удержался, и, покряхтев, продолжил ступать, оставляя за собой глубокую борозду. Аптекарь вновь нажал на курок, барабан сделал новый оборот. И всё повторилось.
— Господин Корф! Они! Господин! — взволнованно вскрикнул Залман. Он хотел уже бросить револьвер в снег и услышать, как зашипит раскалённое дуло, упасть на колени и ждать своей участи, когда перед братьями возник, паря в воздухе, его бесплотный спутник:
— Вернуться к огню, дубоголовые! — приказал он.
— Кто это? Кто это говорит? Ничего не вижу! Никого не вижу! — говорил самый крупный из братьев, буравя темноту яркими огоньками глаз.
— С тобой, лесной пень, говорит обер-офицер Корф, командующий войсками вечных солдат! Этот человек должен без преград пройти сей лес до шахты! Не вынуждай меня призвать моё войско!
— И не подумаем! И не подумаем! Мы тут вольны! Вольны тут! — окали лесные духи. — Прочь с нашей дороги, окаянный охальник!
Корф взмахнул рукой в белой перчатке, и Залман увидел, как в этом движении мелькнула ярко-бирюзовая вспышка.