Игроки и жертвы
Шрифт:
Мария внимательно посмотрела на меня, её глаза всё так же выражали тревогу, но теперь в них мелькнуло едва уловимое облегчение. Она, казалось, пыталась понять, стоит ли верить мне или продолжать расспросы, но, в конце концов, просто тихо кивнула. Её доверие, её готовность не задавать вопросов тронули меня до глубины души — она знала, что, если бы я могла, я бы всё ей рассказала.
– Бабуль, мне нужно спуститься вниз. Вы ели?
– Да, Илона принесла нам пиццу и колу, я разрешила Аринке сегодня все.
– Хорошо. Бабуль… скажи ей о поездке сама, ладно? Я вниз….
— Конечно, родная. Я скажу ей… постараюсь всё объяснить, чтобы она
Я кивнула и пошатываясь прошла в ванну, глянув на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрела измотанная, осунувшаяся женщина, под глазами которой залегли глубокие тени. Быстро умылась и провела щеткой по волосам, но убирать их не стала – не видела смысла – пусть остаются как есть.
Медленно вышла в коридор и стала спускаться по крутой лестнице вниз.
В гостиной Илоны не оказалось, поэтому я прошла на просторную кухню, прошлепав босыми ногами по мягкому ковролину.
– Илона? – вошла быстро и остолбенела.
Илона стояла возле окна, задумчивая и серьезная, с со стаканом в котором плескался коньяк, глядя на спускающиеся на город весенние сумерки
Напротив неё, за барной стойкой, сидел Кирилл — но это был не тот Кирилл, которого я привыкла видеть, властного и холодного. Этот Кирилл казался измотанным, опустошённым. Он сидел, согнувшись, будто весь вес мира разом обрушился на его плечи, а его лицо было скрыто в ладонях, локти впивались в стойку, как якорь в дно. Темные волосы были небрежно растрепаны, от его привычной аккуратности не осталось и следа. Пиджак, который он обычно носил как броню, был сброшен и брошен на пол, словно больше не мог скрывать его уязвимости. Галстук висел, ослабленный, почти соскальзывая с шеи, как последний элемент, связывающий его с привычным образом.
На звук моих шагов они одновременно посмотрели на меня. Лицо Кирилла было не просто белым – оно было почти прозрачным, а серые глаза казались мертвыми, лишенными жизни. И в них было столько всего, что мне почти физически больно было смотреть на него.
Он смотрел на меня, и в этом взгляде было что-то, что я никак не могла понять: смесь растерянности, отчаяния и той безмолвной просьбы, которую сложно выразить словами. На его лице, в этом опустошённом, чужом образе, я вдруг увидела не хищника, не победителя, а человека, который был так же уязвим, как и я. И это осознание пробило меня до самого сердца, заставив всё внутри сжаться.
Илона, напротив, стояла всё так же неподвижно, её лицо было твёрдым, почти суровым, но в глазах, в глубине её взгляда, таилось понимание. Она смотрела на нас обоих так, будто уже видела все возможные исходы, но была готова бороться, несмотря ни на что.
– Агата, - Кирилл подскочил с места и рванулся ко мне. Я замерла от ужаса.
– А ну стоять! – рыкнула Илона, мгновенно собираясь, и воздух пронзил странный то ли треск, то ли писк.
Кирилл остановился, удивлённо и растерянно глядя на Илону, будто не сразу осознал, что происходит. Взгляд его метнулся к её руке, где поблёскивал маленький, но угрожающий шокер, напряжение струилось от Илоны как электрический заряд. Я тоже застыла, понимая, что она всерьёз готова не допустить его ни на шаг ближе ко мне.
— Ещё шаг, Кир, — её голос был холоден и твёрд, с непреклонной решимостью. — И я вырублю тебя на месте.
Кирилл, всё ещё дыша тяжело и глубоко,
— Агата… — произнёс он срывающимся голосом, словно хотел что-то сказать, оправдаться или, может быть, объяснить. Но в его глазах была лишь та невыразимая тоска, с которой он смотрел на меня, и всё, что я ощущала, — это комок в горле, сдавивший дыхание.
– Руки свои при себе держи, мудак. И на место сядь! – отрезала Илона.
Кирилл посмотрел на Илону с молчаливым протестом, но осекся, будто осознав, что любые попытки что-то возразить или объяснить сейчас только усугубят ситуацию. Он медленно опустился на место, тяжело вздохнув, словно складывая своё смирение из осколков гордости. Илона, не отрывая от него пристального взгляда, подошла ко мне и протянула шокер.
— Если дернется — можешь не стесняться, — её голос прозвучал твёрдо, но я заметила, как в её взгляде мелькнуло нечто похожее на заботу, которую она пыталась скрыть за привычной жесткостью. Я приняла шокер, хотя мои руки дрожали, и ощущение его прохладного металла в ладони придало странное чувство контроля над происходящим.
Молча кивнула ей и отошла к креслу около окна, забираясь в него с ногами.
– Что у нас? – спросила устало, кивнув на их планшеты, оба открытые на новостной ленте. – По десятибалльной шкале паршивости?
— На сотню, — ответила Илона стальным тоном. — Но мы могли это предсказать. Всё, что показали на экране сегодня, уже разошлось. Газеты, сайты — они не оставили ничего, ни малейшей возможности удержать это под контролем. Отделаться пустыми словами не выйдет. Чудесная нарезка вышла!
— Предсказуемо, — эхом повторила я, чувствуя, как всё внутри холодеет. Этот мрак оказался куда глубже, чем я думала.
Кирилл резко поднял голову, его голос прозвучал хрипло, как будто он слишком долго молчал и слова, наконец, сорвались с языка.
— Агата… я… — он осёкся, словно сам испугавшись того, что хотел сказать. В глазах застыла какая-то обречённость, но вместе с тем и непоколебимость. – Я облажался….
– Ой, да ладно, Кир, ты серьезно? – за меня ответила Илона. – На исповедь еще сходи, придурок! Облажался Скуратов со шлюхами, а ты, блядь, охуел! Рот свой закрыл и меня слушаешь. Что скажу, то и делаешь. Понял?
Кирилл, глядя в пол, кажется, смирился с каждой фразой, которую Илона бросала ему, словно раскалённые угли. На секунду я увидела в нём не хищника, с которым привыкла сталкиваться, а человека, раздавленного своими собственными ошибками, человека, понимающего, что всё, что он знал, теперь бессильно. Это ошеломляло, но не вызывало ни капли жалости — слишком велика была рана, оставленная его поступками.
– Ладно. Хватит собачится. Ты молодец, что ни одного комментария не дал и что заседание провел с каменной мордой. Если б ушел – это было бы сродни признанию вины, что закапало бы вас обоих.
– Она бросила на нас тяжёлый взгляд, не позволяя ни мне, ни Кириллу отвернуться.
– Запомните, дети мои. Вы не признаетесь в том, что у вас были те роли, которые показала пленка. Агата – ты не брала деньги, Кирилл – ты ее не…. – она чертыхнулась, - не насиловал. Агата – ты не жертва насилия, Кирилл – ты не ебучий шантажист, которого хочется застрелить здесь и сейчас! Ясно вам? Блядь, Кир, как же я хочу набить тебе рожу!