Игры мажоров. Хочу играть в тебя

Ареева Дина

— Маш, ты помнишь? — шепотом спрашивает Ник. — Помнишь лифт?

Конечно помню. Мы тогда первый раз поцеловались. Разве такое можно забыть.

Киваю и почему-то всхлипываю. Злюсь на себя, я же дала слово быть сильной. Они не должны видеть моих слез, никто, даже Никита.

Вот только Кит Топольский внезапно исчезает. Не знаю, куда он девается, но сейчас рядом со мной тот Никита, который меня любил. И в которого без памяти была влюблена я.

Все вокруг заволакивает туманом, я даже лица его не вижу, только глаза. И

сразу узнаю этот взгляд.

— Не плачь, — Никита трется лицом об мои щеки, размазывая влагу, отчего она быстро высыхает, — лучше вспомни. Как я пришел и ждал тебя на лавочке у подъезда, помнишь?

— Помню, я была у репетитора, — шепчу в ответ, — а ты так долго ждал, что уснул. Я вышла и тебя разбудила.

— Разбудила, — его губы щекочут мочку уха, я слышу, как он улыбается, — и ты тогда меня сама поцеловала.

Я помню. Так четко, словно это было час назад. Хватаюсь за ворот его футболки и снова всхлипываю.

— Что с нами случилось, Ник? Куда это все делось? Я же тебя так любила, так любила...

Он обнимает меня как раньше, крепко и бережно. Одной рукой заползает под толстовку и гладит спину, пробирается до затылка и обратно вниз.

— Я тоже, Маша, я тоже любил. Всегда... Мышка моя... — он снова накрывает губы своими и целует. Глубоко, мучительно, изматывающе.

Внезапно я начинаю растворяться в его руках, отдаляться и почему-то совсем не удивляюсь, когда поднимаюсь вверх легким облачком и зависаю между полом и потолком.

Отсюда хорошо видны все находящиеся в комнате. Четырнадцать парней, стоящие полукругом, и Никита, обнимающий... меня. Точно, это же я в бесформенной толстовке и длинной за колено клетчатой юбке в складку. Так странно наблюдать за собой со стороны.

Хочется крикнуть «Эй!» и помахать, но они слишком сосредоточены, чтобы меня заметить. А я теперь хорошо могу рассмотреть Никиту, который наклонился надо мной.

Это я, это точно я, вот только я совсем не чувствую своего тела. Зато остальные чувства предельно обострены, кажется еще чуть-чуть, и я смогу читать мысли.

— Кит, что за хуйня, ты что, не собираешься ее раздевать? — тот парень, который сидел на диване, подходит ближе.

Никита не реагирует, разворачивает меня лицом к стене и вжимает в нее, закрывая спиной.

— Так вообще не видно нихера, — выхватываю голос Саймона, который тонет в общем гуле. Как во время многоканальной трансляции.

— Это не считается, — кажется, будто Коннор нарочно растягивает слова, и это даже забавно.

— Сказал, нахуй все пошли, — Никита зло бросает через плечо, сверкая глазами. Коннор делает рывок вперед, но его останавливает вытянутая рука.

Феликс? Странно, а он почему?

— Не трогай их, — говорит совсем тихо, но мне все равно слышно.

Никита прижимается ко мне — или к девушке в толстовке, я уже запуталась, — зарывается лицом в волосы, втягивает носом воздух. Одной рукой расстегивает ширинку на

джинсах, ныряет в карман за фольгированным квадратом.

Зубами надрывает фольгу и раскатывает презерватив по члену, упираясь лбом мне в затылок. Я подлетаю ближе, чтобы лучше рассмотреть. Я уже видела член Никиты, но вспоминать об этом мне неприятно. Не помню, почему. И где могла его видеть, тоже не помню.

Его ладони ползут по ногам под юбку, я не вижу, но точно знаю, что сейчас он отдвигает белье. Пальцами разводит складки. Кладет руку мне на шею, разворачивает к себе лицо и впивается в губы, одновременно врываясь членом на всю длину до упора.

Меня забрасывает обратно, и я чувствую жгучую, распирающую боль. Кричу в рот Никите и когда вижу его глаза, вылетаю из тела обратно. Он прижимается ко мне, упираясь лбом в затылок, и я слышу так громко, как будто он говорит мне в самое ухо.

— Нет... Блядь, ну нет же... Только не это, пожалуйста...

Резко отодвигается и смотрит вниз на выдернутый из меня член. Весь презерватив в крови, мы с ним вместе на это смотрим. Ник запрокидывает лицо вверх, и когда я заглядываю в его глаза, начинаю в ужасе метаться под потолком.

Мне страшно. Мне больно. Я пропускаю через себя все, что чувствуют там внизу эти двое. Это слишком, я больше не могу, я не вывезу...

Силы в один миг покидают. Держаться в воздухе не могу, срываюсь вниз и проваливаюсь внутрь себя. Последнее, что вижу — Никита срывает презерватив и швыряет в лицо стоящему с самого края Саймону.

— На, жри.

Писала полдня. Они меня доконают эти двое. Не ругайтесь, что мало, я еще дописываю. Как закончу, выложу. Думаю, через час-полтора. Хочу закончить сцену, чтобы следующую главу дать от Никиты. Всех люблю

Глава 24

Маша

Оглушенная, хватаю ртом воздух, возвращаясь в реальность. Черт, что это со мной было? Что за гадость он мне скормил?

Упираюсь ладонями в стену, ноги не держат, дрожат и подламываются. Между ними саднит, но уже нет той режущей пронизывающей боли, от которой я улетела под потолок.

Постепенно предметы принимают привычные очертания, звуки перестают резать слух. Внезапно ноги снова отрываются от земли, но на этот раз я улетаю невысоко, на уровень подбородка Топольского.

Он идет со мной на руках мимо хранящих молчание парней, а я отворачиваюсь, пряча лицо у него на плече. Это ничего не значит абсолютно, я просто не хочу их видеть.

Перед нами расступаются, нас пропускают и не делают никаких попыток остановить. Никто не хочет рисковать. Мне не обязательно видеть лицо Никиты, я хорошо слышу, как гулко колотится его сердце, как с хрипами вырывается из груди дыхание. Он весь сплошной сгусток оголенных нервов.