Игры Стражей, или Паноптикум мотыльков
Шрифт:
Громкие аплодисменты раздались среди Стражей и разрушили тягостную тишину. Нищий бродяга театрально набросил на шею петлю и повис на ней, вывалив наружу огромных размеров синий язык. «Малыш Бо», взглянув на приятеля, прыснул от смеха, схватиля за пах. Его щеки-сито виновато покраснели.
– Господа, я описался! Мамочка Катрина, тащи памперс!
Старик, не обращая внимания на издевательства коллег, продолжал:
– Из семерых один окупит грехи остальных. Двое из вас, как я уже говорил, получили кратковременную защиту и не участвуют в финальном раунде. Остаются пятеро,
Мы выслушаем каждого, и, возможно, тот, чье раскаяние тронет наши сердца, выйдет из борьбы за главный приз.
Если в процессе дознания косвенный виновник грехопадения истца почувствует муки совести, ему не возбраняется попросить слова и повиниться.
Далее последует кофе-пауза. Мы перейдем на следующий уровень.
После разбора каждого дела виновным будет предоставлено последнее слово. Но, в отличие от гражданского процесса, мы поставим два обязательных условия: возможность раскаяния и обязательная жертва.
– Я не вижу смысла в выдвинутых условиях, когда нас в любом случае ожидает печальный итог! – подал робкий голос Гаспар.
– Ну, я бы не спешил с выводами, господин Рибо. Как знать, возможно, именно ваша жертва и прощение удивят Стражей креативностью. И вы уже завтра окажетесь в восьмом округе Парижа, в милой квартирке-мезонине.
– А почему страдаем мы? Неужели не нашлось отъявленных грешников? Да я сама могу назвать не менее дюжины, – страх вернул Сибилле способность задираться.
Софии с интересом подняла глаза на Гая:
«Она права! Под некоторыми грешниками буквально земля горит».
Старик снисходительно покосился на нее:
«Софи… сама подумай!»
– Грех – категория, не подлежащая качественному и количественному измерению. Единожды переступив, навсегда нарушил закон, – прозвучал его спокойный ответ.
– А как же убийцы, воры, насильники? Почему вы их не судите? – не успокаивалась Сибилла.
– Деяния отвернувшихся от спасения находятся в людской юрисдикции. Мы лечим не последствия, а предпосылки. Ваши души инфицированы. Невидимыми, невинными пороками, куда более опасными, чем откровенная одержимость злом. Растлевающие сознание корпускулы хаоса скоро сдвинут чашу весов, нарушая равновесие, Стражами которого мы являемся. Красиво сказал.
Говоря врачебным языком, мы в данный момент проводим превентивные мероприятия по выявлению будущих насильников, воров, тиранов и самоубийц.
– Что за чушь… Я не способна ни на кого поднять руку! – запротестовала мадемуазель Коппельмауэр.
Нищий, стоящий рядом с «Малышом Бо», от души рассмеялся:
– Охотно верим, девочка. Поднять руку ты не способна, а запустить в чужой карман легко.
Сибилла вздрогнула и, стушевавшись, спряталась за широкой спиной Гаспара.
Несколько мгновений в зале царило молчание.
София обратилась к Гаю:
– Чем я отличаюсь от них? Я не менее порочна и не реже потакала соблазнам.
Кто дал мне право судить несчастных?
– Судить – наше дело. Твое – защищать. Разница – почему ты сейчас сидишь рядом со мной, а не
Ни один из твоих грехов не набрал критической массы, они уравновесили друг друга. Таких, как София Томилина, в мире пока большинство, поэтому ему и позволено существовать. А нам дано право восстанавливать утраченный баланс, пресекать возможные преступления в лице невинных с виду ягнят. Посмотрите на них: испуганы, возмущены, некоторые роняют слезы ложного раскаяния, не подозревая, что смертельно опасны.
Если вопросов больше нет, то начнем…
Судилище
Старик встал на ноги, властным жестом прервав крики.
Пронзительные синие глаза внимательно ощупали зал, просканировали каждого замершего в тревожном ожидании человека, скользнули по сосредоточенным лицам Стражей, стоящих плотным кольцом вокруг.
Остановив взгляд на Гаспаре Рибо, покрытом от волнения багровыми пятнами, Гай произнес:
– Аватария, тебе слово!
«Малыш Бо», стерев с дырявых щек улыбку, повзрослел на глазах. Глазки-щелочки сверкнули злобными черными угольками. Подтянув подгузник, Страж вышел из толпы, толкая впереди себя недоумевающего француза.
– Я здесь, чтобы обвинить господина Рибо Гаспара Этьена, в пороке Чревоугодия, и настаиваю на избрании против него высшей меры наказания.
Толстые колени бедняги Рибо дрогнули, и он невольно осел, озираясь в поисках опоры и сочувствия.
Судья подал малышу знак. Тот подхватил француза, словно куль с мукой и встряхнул, приводя в вертикальное положение.
– Поведай нам, почтенный Аватария, его историю.
Огромный пупс наморщил лоб. Пухлые красные губки трагически изогнулись.
– Начало тому было положено чрезмерно заботливой мамочкой, Франсуазой Рибо, воспитывавшей сына без отца. Свою любовь к малышу глупая мещанка измеряла поцелуями и количеством съеденных ложек. Исказив восприятие мира, (сытый – значит правильный), она не нашла ничего лучшего, кроме как забрать Гаспара из школы, где тот подвергался издевательствам и насмешкам со стороны других детей. Она наняла ему личных учителей-лоботрясов, продолжающих нежно дуть в уши.
Выложив зыбкий фундамент, матушка Франсуаза безвременно почила и оставила наивного пухлощекого мальчика одного в жестоком мире, кишащем акулами, где все были помешаны на здоровом образе жизни и подсчете калорий. И выбор жизненной стези не заставил себя ждать. Утраченный покой достигался привычным путем – пожиранием пищи. И количество ее с течением времени только росло.
Но если бы страдало одно тело, ставшее безобразным… Внутренний мир тоже претерпел качественные сдвиги: ценность любой вещи, поступка определялись господином Рибо лишь с точки зрения кулинарного качества, через призму вкуса и аромата, раздражающего рецепторы. Дальше – хуже. Несчастный стал заложником собственного чрева. Быстро достижимое удовольствие проникло в мозг, превратив подсудимого в неизлечимого наркомана.
Второй порочный шаг, к которому его подтолкнуло Чревоугодие, был куда страшнее. Душка Гаспар бессовестно оболгал своего коллегу, обвинив в недобросовестности, вследствие чего заполучил его место и тем самым заложил первый кирпичик в своей карьере известного на весь мир кулинарного эксперта.