Империя проклятых
Шрифт:
Повернув на юг, я снова потянулся к Диор. Я понял: теперь она движется медленнее, и почувствовал, как участился пульс в надежде, что я действительно смогу догнать ее, прежде чем Дивоки достигнут места назначения.
Конечно же, я должен был взвесить все варианты. Но не взвесил.
Габриэль вздохнул, наблюдая за бледным мотыльком, порхающим по шару.
Они напали на меня на третью ночь.
К тому времени я уже знал, что меня ведут. Слишком часто я замечал крылья, мельком обращал внимание на ястреба-мышелова среди сухих ветвей – того самого, которого мы с Фебой видели в Найтстоуне. Казалось, они выслеживали меня уже некоторое время, подбираясь все ближе,
В темноте просвистел арбалетный болт, волоча за собой длинную серебряную цепь. Он вонзился в плащ там, где должна была быть моя грудь, пробив седельные сумки под ним. Стрелок выругался, и мою уловку мгновенно раскрыли, но этого мгновения хватило, чтобы нанести удар из тени и пронзить мечом внутренности парня.
«Прекрасный-красный вкусный-красный чик-ЧИК, один ГОТОВЕНЬКИЙ!»
Парень захрипел, я изогнулся, и кровь брызнула в ночь. Арбалет выпал у него из рук, и я мельком заметил серебро – семиконечную звезду, вышитую на плаще. Но времени проклинать свое невезение у меня не было: из темноты, словно пушечный выстрел, вылетела еще одна фигура, топоча четырьмя ногами по инею. Я понял, что это гончая, толстая, с поросячьими глазками и сверкающими клыками. Я уклонился от ее броска, взмахнув Пью, но тут раздались выстрелы – один, два, бах-БАБАХ, – и я начал хватать ртом воздух, когда пули серебряной дробью проделали пару непрошеных дыр в моей любимой груди.
«О, к-к-красавчик! М-м-м-мы пом-пом-помним тебя…»
Мне удалось удержать Пью в руках, и я обернулся, когда на меня из-за мертвых деревьев вылетела еще одна фигура – черный плащ и двуручный меч из сребростали, сверкающий семиконечной звездой. Лицо скрывал воротник угодника-среброносца, треуголка была низко надвинута на лоб, и я лишь мельком увидел жесткие зеленые глаза, когда человек летел прямо на меня. В отчаянии я отразил удар, по груди у меня текла кровь, стекая к ногам. Наши клинки встретились, и сталь завела свою звонкую песнь в залах памяти. Он был под воздействием санктуса, а у меня в горле пересохло, как в пустыне, но, тем не менее, мы танцевали, как когда-то, нанося удар за ударом. Если бы мы сражались один на один, я бы понятия не имел, кто из нас выйдет победителем – он сражался как демон, как я и учил его когда-то. Но в нашем случае боя один на один не случилось.
Пес снова бросился на меня, вцепившись зубами в голень, как раз в тот момент, когда из тени просвистел еще один арбалетный болт. Пилообразный наконечник пробил мне лопатку, и подпружиненный коготь с хрустом раскрылся внутри меня. Меня сбило с ног, и я с ревом рухнул на снег, собака все еще терзала мне ногу. Она взвизгнула, когда я пнул ее, а затем схватился рукой за лед и перекатился, кашляя кровью. Но я задохнулся от боли, когда почувствовал, как что-то твердое и острое царапнуло меня по позвоночнику и вырвалось красной струей из груди.
– Твоя спина, – прошипел голос. – Мой клинок.
Потом на меня набросился первый угодник, одной рукой сжимая свои внутренности, а другой пытаясь вырвать Пью из моей хватки. Что-то врезалось мне в череп, и я растянулся на земле. Затем я услышал топот множества ног, по меньшей мере с дюжину пар, несущихся со всех сторон, и крик, эхом разнесшийся в ночи.
– Не убивайте его! Но и хорошо с ним обращаться не следует!
Меня били по ребрам, по затылку, и в такт их ударам в голове у меня раздавался звон колокольчиков и треск костей. Я свернулся на замерзшей земле, прикрыл руками лицо
– Л-Лаклан, – прошептал я. – Не…
Мой бывший ученик стиснул зубы и поднял татуированную руку.
– Гребаный предатель, – выплюнул он.
И его кулак кувалдой обрушился на меня.
VII. За что стоит умереть
Я медленно просыпался, с трудом моргая, во рту была кровь. Времени с тех пор, как меня отделали другие угодники, прошло немало, но колокола в моей башне все еще звонили, а дыры от серебряных пуль в груди пузырились красным. Запястья и лодыжки мне сковали сребросталью, босые ноги нещадно мерзли. Прищурившись, я взглянул на грязно-серую снежную кашу, движущуюся подо мной, и понял, что лежу, переброшенный через седло, на Аржене. Тогда я поднял голову, желая понять, насколько глубоким было дерьмо, в котором я плыл.
И понял, что увяз по самые гребаные уши.
Меня везли в составе конвоя, вокруг тащились две дюжины пехотинцев в кольчугах и тяжелых сапогах. Глаза холодные, костяшки пальцев в шрамах: таких злобных ублюдков я не видел никогда. Плащи у них были кроваво-красными, с вышитыми цветком и кистенем Наэля, ангела благости. И мой желудок сжался, когда я взглянул на женщину, ехавшую рядом со мной.
– Вот дерьмо… – простонал я.
Конечно же, я узнал ее сразу: длинные темные волосы и остроконечная челка под вуалью на треуголке, кроваво-красный табард и железная перчатка на правой руке. В последний раз я видел ее в монастыре Редуотча, сразу же после сеанса истязания Диор.
Валия д’Наэль, сестра Святой инквизиции.
– Светлой зари, еретик, – сказала она, скривив губы.
– Божьего утра, сестра, – вздохнул я. – У меня было предчувствие, что мы снова столкнемся.
Она улыбнулась бескровной улыбкой.
– Ни одна молитва, обращенная к небу от сердец праведных, не останется без ответа.
Попасть в лапы инквизиции уже достаточно тревожно, но это была даже не половина моих неприятностей. Мы пробирались по узкой тропинке через гнилой лес: плакучие деревья, серый лед и заросли грибов на ветвях над головой. А прямо за мной, выстроившись в ряд, ехали трое одетых в черное братьев Серебряного ордена.
Первого я не узнал – он был слишком молод, чтобы служить в ордене, когда меня еще не изгнали. Выходец из Зюдхейма, с коротко стриженными темными волосами и оливковой кожей, острым взглядом карих глаз, левым ухом, разрезанным пополам и шрамом на левой брови. Живот у него все еще был перевязан там, куда я вчера ударил его, а выражение лица казалось чуть ли не враждебным.
Парень в центре троицы напоминал гору в седле, плащ едва прикрывал его бочкообразную грудь. Этот был нордлундцем, с темно-синими глазами и козлиной бородкой, начинавшей седеть. Правая рука отсутствовала по локоть, а лицо, от лба до угловатого подбородка, пересекали три шрама. На плече у него сидел ястреб-мышелов и наблюдал за мной желтовато-коричневыми глазами, а собака, напавшая на меня, шла рядом с его лошадью. Она была темно-серой, с белыми лапами и мордой, плоским черепом, поросячьими глазками и стальной челюстью оссийского стагхаунда.
– Ксавьер Перес. – Я закашлялся, почувствовав привкус крови. – Давно не виделись, брат.
Он мрачно кивнул мне, и голос у него звучал грубо, как песчаник:
– Шевалье.
– Она красотка, – сказал я, взглянув на собаку. – Как ее зовут?
– Сабля, – ответил здоровяк и, указав на ястреба у себя на плече, добавил: – А это Сталь.
– Очень красивые. Кстати, – я кивнул на ножны у его седла, – спасибо, что присмотрел за Пьющей Пепел. Но сейчас… можно я ее заберу? Пожалуйста.