Империя проклятых

Кристофф Джей

– Возможно, это и к лучшему. Впереди долгая дорога. – Она присела в реверансе, плавно и грациозно, и по плечам у нее рассыпались локоны, когда она наклонила голову. – Да благословят тебя Луны, шевалье.

Я оторвал взгляд от вены, бьющейся у нее на шее, и кожа у меня стала влажной от пота.

– Божьего утра нам, мадемуазель.

И с пронзающей изнутри жаждой я чуть не выбежал из комнаты.

V. Капля радости

Я проснулся, когда наступила самая глубокая тьма, и надежда, казалось, была так далеко от неба.

Открыв глаза в бархатной темноте, я все

еще ощущал на языке вкус спиртного, легкость древесного дыма и чувствовал запах, напоминающий о старом обещании. Я не мог понять, где я и что меня разбудило. И я снова уловил его – аромат, который заставил мое сердце учащенно биться о ребра и вытащил из-за разрушенной стены сна.

Ландыш.

Астрид…

Она плыла ко мне сквозь тьму, и лунный свет целовал ее кожу, как будто тоже обожал ее. Она была абсолютно нага, бледна и совершенна, и глазами я впитывал каждый дюйм ее тела: тайну ее глаз и алое обещание губ, головокружительные округлости грудей и плавные изгибы талии, спускаясь ниже, к темному раю меж бедер. И хотя в глубине души я знал, что это всего лишь сон, я все равно вздохнул, просто взглянув на нее.

– Я скучаю по тебе, – выдохнула она.

Стоя в изножье кровати, моя жена приподняла покрывало и, вскинув глаза, обнаружила, что я уже обнажен и возбужден. Скользнув ко мне, она поползла вверх на четвереньках, длинные волосы щекотали мою кожу – львица из алебастра и тени. Теперь она возвышалась надо мной, окутанная ароматом ландыша и покрывалом, как погребальным саваном.

– Я скучаю по твоим поцелуям.

Лицо ее обрамляли черные реки, алые губы приоткрылись. Она придвинулась ближе, словно змея, и я поднялся с кровати, чтобы встретить ее, умирая от желания ощутить ее губы на своих. Но Астрид позволила мне лишь легонько коснуться их, прижавшись острым, как нож, ногтем к моей груди: я весь был в ее власти, стоило ей только надавить на меня своим мизинцем.

– Я скучаю по твоим чувствам.

Она опустилась на колени, усевшись на мои бедра, и ее острые ногти скользнули у меня по груди, вниз по татуированной ложбине моего вздымающегося живота, пока не достигли гладкой головки члена. Я застонал от прикосновения ее пылающих пальцев, и дыхание у меня участилось, когда она обхватила меня рукой, медленно сводя с ума. Она подалась ближе, и я снова потянулся к ее губам, но она подарила мне лишь быстрый поцелуй и снова оттолкнула. И с улыбкой, темной, как медовый шоколад, потянулась к своему трофею.

– Я скучаю по твоему вкусу.

Я застонал, когда почувствовал первое прикосновение, теплое и нежное, ее язык облизывал меня от корня до ноющей головки. Она дразнила меня, сжимая в кулаке, пока ее губы скользили, обдавая прохладным дыханием пылающую кожу. Она играла со мной, поглаживая, целуя, чуть сжимая, а я вздохнул и приподнял бедра, прося о большем. Она рассмеялась, и ее язык в последний, мучительный миг начертил на мне бабочек, прежде чем она, наконец, взяла меня в рот.

В тот момент я принадлежал ей. Полностью и безраздельно. Голова у меня откинулась назад, спина выгнулась дугой, и время потеряло всякий смысл. Существовал только ритм ее губ, ловкость языка, напряжение в горле, когда она вгоняла меня так глубоко,

как только могла. Я сгреб в охапку ее волосы, чтобы направить ее, и она что-то проворчала в знак согласия, но, по правде говоря, дирижером была она. И именно так она себя и вела: она – маэстро, а я – беспомощный подголосок в ее песне. Блаженный темп ускорялся вместе с ее стонами – сильнее, глубже, быстрее, и я закрыл глаза, ухватился за спинку кровати и держался изо всех сил.

– Не останавливайся, – умолял я ее. – Боже, пожалуйста, не останавливайся.

Магия ее рук, ее рта, ее губ уносила меня все выше и выше в бушующие небеса, и мне оставалось лишь рухнуть камнем. Дыхание перехватило, и я почувствовал, как рвется у меня сердце, пока я летел к сладострастью, и, падая, я громко закричал, широко раскрыв глаза. Вокруг вспыхнуло все небо, а дубовая спинка кровати с громким треском разлетелась в щепки у меня в руках.

Астрид застонала, когда у нее по языку разлилось белое пламя, она пила и пила меня, как воду в пустыне, а когда мне уже нечего было дать, она все пыталась высосать еще чуть-чуть, глотая и упрашивая, пока боль удовольствия не стала для меня невыносимой. Я снова ухватился за ее локоны, отстраняя, и она неохотно выпустила меня изо рта, одарив мой все еще ноющий член россыпью теплых поцелуев, вверх и вниз по всей длине, и лишь потом опустила голову мне на бедро.

– Милые Матушки-Луны, сколько же ты все это копил, – промурлыкала она.

Сердце у меня в груди подпрыгнуло, и я резко выпрямился, отползая к сломанной спинке кровати. Я едва мог говорить от потрясения, разинув рот и вытаращив глаза.

– Феба?

Закатная плясунья приподнялась на одной руке, и ее локоны рассыпались по бледной коже. Она была обнажена, тусклый лунный свет падал на татуировки и шрамы, на бедрах сбилась в ком простыня.

– А что-нибудь выпить у тебя не найдется? – Ее глаза блуждали по моему телу, а улыбка стала острой и порочной. – Помимо очевидного, я хотела сказать.

– Какого черта ты здесь делаешь? – потребовал я ответа.

Она моргнула, глядя на меня как на дурачка.

– В смысле?

Я встал с кровати, прихватив с собой покрывало. Мы были в моей спальне на верхнем этаже «Белого кролика», и воспоминания о прошлой ночи только сейчас всплыли в моей затуманенной голове. Я понял, что Феба, должно быть, прокралась сюда, пока я спал, а я принял ее за Астрид, которая так часто навещала меня во сне. Я все еще видел ее образ перед мысленным взором: длинные черные волосы, глубокие черные глаза и тень весом в тонну. В мыслях бушевал ураган: гнев, стыд, вина, замешательство, и все это еще больше усугублялось прекрасной обнаженной женщиной, которая сейчас сидела на моей кровати и смотрела на меня с полным недоумением.

– Ты в порядке?

– Нет, черт возьми, я не в порядке!

Я расхаживал по комнате, не зная, что еще чувствовать, кроме холода и наготы. Но, как мне и обещали, одна из дочерей Фионны забрала мою одежду, чтобы постирать после того, как я помылся, поэтому мне пришлось завернуться в покрывало.

– Я же ничего не просил… Черт возьми, я вовсе не хотел, чтобы вы это делали, мадемуазель!

Феба выгнула бровь, когда взглянула на спинку кровати, которую я только что разломал голыми руками.