Империя проклятых
Шрифт:
– Боюсь, что нет. – Изуродованные шрамами губы Ксавьера скривились в невеселой улыбке. – Но если тебя это утешит, она высказала несколько ярких мнений, когда я осмелился прикоснуться к ней. В разговоре упоминалась добродетель моей матери. На самом деле неоднократно.
Я усмехнулся, несмотря на свое затруднительное положение.
– Что ж. В конце концов, она – мой меч.
– Мертвые ничем не владеют, предатель.
Я поднял глаза, когда заговорил последний святой, и у меня защемило сердце. Мой бывший ученик снял треуголку и откинул со лба прядь рыжеватых волос. Зеленые глаза он обвел
Кем он мог бы стать.
– Лаклан, – вздохнул я. – Рад с-снова видеть тебя, брат.
– Не смей называть меня братом.
– Боюсь, у меня нет наготове других имен. – Я сплюнул красным, ковыряя языком шатающийся зуб. – Как насчет Лютика? Выглядишь как Лютик с этой гребаной стрижкой. И бьешь так же.
– Ах, ты еще и шутишь? – Он сжал рукоять прекрасного двуручного меча, только что выкованного, с выгравированной надписью на лезвии. – Да как ты смеешь шутить после того, что натворил, ты, кровожадный сукин сын?
– Полегче, а Крэг, – пробормотал Ксавьер. – Этого предателя ждет петля, а не плаха.
– Петля? – Я вытянул шею, вглядываясь в кроны деревьев в поисках задушенного солнца. – Судя по моим наблюдениям, мы направляемся на восток. В Сан-Мишоне закончились веревки?
– Тебя необходимо доставить в Августин, еретик.
Я повернулся, чтобы посмотреть на сестру, ехавшую рядом со мной. Валия д’Наэль не обращала на меня ни малейшего внимания, пока говорила, устремив взгляд на замерзший лес впереди.
– О твоем преступлении доложили самой императрице Изабелле, – сказала она. – Так что ты предстанешь перед судом в Башне Слез по обвинению в ереси и убийстве воинов инквизиции и членов Серебряного Ордена на священной земле.
– Вряд ли можно назвать священной землю, где пытались убить дитя, – прорычал я.
– Поэтому лучше убивать там монахинь?
Я смотрел на Лаклана, пока он говорил, и его лицо потемнело от ярости.
– Лаки, ты не понима…
– Достаточно понимаю! Аббат Серорук! Сестра Хлоя и Финчер. И остальные! Ты убил их всех! Кузнец Аргайл рассказал, что это был ты!
– А Аргайл рассказал тебе, почему я это сделал? Рассказал он тебе, за что…
– Где они, ублюдок? – Лаклан сплюнул на землю, скривив губы. – Где твоя сестра-холоднокровка? Твоя шлюха – похитительница шкур? И эта блондинистая ведьма, которой вы все трое обязались служить?
– Семеро мучеников, Лаклан, Диор – не ведьма! И все, что я сделал в Сан-Мишоне, я сделал, чтобы спасти ей жизнь! Хлоя и Серорук собирались перерезать ей горло! Убить невинное дитя на…
– Невинное? Это опять шутка? – Лаклан покачал головой, и его зеленые глаза засверкали, как осколки стекла. – Я должен был догадаться. После того, как ты попал в объятия этой лживой Иезавели, я должен был понять, что тебе больше нельзя доверять. Но я забыл, насколько ты слаб, Габриэль.
Я глубоко вздохнул, игнорируя
– Мы сражались бок о бок в Кадире, Ксавьер. Потом в Тууве. Ты знаешь меня. Ты знаешь, что я бы никогда…
– Знаю. В свое время ты действительно проливал кровь за Сан-Мишон, – ответил здоровяк твердым, как камень, голосом. – Но я также знаю, что ты опозорил наш святой орден, нарушил священные обеты и вернулся из изгнания не для того, чтобы просить прощения, а чтобы убивать верных слуг в доме Господнем. – Он покачал головой. – Получается, что я тебя совсем не знаю, де Леон. А, может, и не знал никогда.
Я умоляюще посмотрела на мужчину, ехавшего рядом со мной.
– Лаклан…
– Хватит, – прошипел он, поднимая руку. – Дева-Матерь, видеть тебя не могу. И не хочу.
Лаклан пришпорил своего сосья, и тот помчался вперед, стуча копытами по свежевыпавшему снегу. Я поискал глазами Ксавьера, но он поднял воротник и уставился прямо перед собой, полностью игнорируя меня. Не отвел от меня взгляд лишь младокровка, и его карие глаза остались холодными и невозмутимыми. Ему было, может, лет восемнадцать: коротко подстриженные темные волосы, гладкий подбородок. Судя по размеру огромного меча, притороченного к седлу, я предположил, что он произошел от кого-то из Дивоков, как и Лаклан.
– Как тебя зовут, брат? – спросил я.
– Араш Са-Пашин. Хотя большинство зовут меня Робином.
– Робин[5], – улыбнулся я. – Ты быстр, как малиновка?
– Мой наставник говорит, у меня голос, как у малиновки. Пришлось поверить ему на слово. В конце концов, их не так уж много осталось в эти ночи. – Он оглядел меня с ног до головы, поджав губы. – Знаешь, а он рассказывал мне истории и о тебе, герой. Когда я был инициатом. Про все, что ты творил, когда был в моем возрасте.
– А кто был твоим наставником, быстрый Робин?
Он сотворил знак колеса, и взгляд его стал еще холоднее.
– Аббат Серорук.
– Ну что ж, – вздохнул я. – Просто чертовски замечательно, да?
Мы ехали сквозь метель, тело у меня болело, руки были закованы, босые ноги мерзли. А поскольку в меня стреляли серебром, боль усиливалась из-за постоянной жгучей жажды. Но когда я пожаловался, Валия просто приказала заткнуть мне рот кляпом. Так я и ехал, дни напролет оставаясь их пленником, а страдание и боль ощущались еще сильнее всякий раз, когда я тянулся к Диор.
Я поклялся, что никогда ее не покину. Но каждый раз, пробравшись сквозь тьму и холод к крови, которую она несла на себе, я обнаруживал, что она все дальше и дальше от меня.
Я терял ее.
С каждым днем. С каждым часом. С каждой минутой.
Но и это была не самая большая из моих проблем.
Когда мы на третью ночь остановились на привал, я сидел на снегу, и тело у меня немело от холода. Мужчины разожгли костер, и сестра Валия, усевшись напротив, грозно смотрела на меня. Клянусь, эта женщина спала и видела меня повешенным. Угодники давали мне курить санктус, но лишь по полтрубки в день. Но, что еще хуже, у Валии были дни лун, и я чувствовал запах ее крови в каждом вздохе. Только этим и сжигающей меня изнутри жаждой я могу объяснить, почему до меня только через три дня дошло, где мы находимся.