Индульгенция для алхимика
Шрифт:
Что теперь делать? Как заткнуть пасть наглецу?
Взгляд упал на булыжную мостовую. А что? Пожалуй, подойдет! Студиозус подобрал выщербленный голыш. До пошляка ярдов пятнадцать, лишь бы не промахнуться! Шлеймниц примерялся. Марево уже начало дрожать, а лист клена - потихоньку кружиться. Выдохнул воздух, и, что было силы, метнул увесистый камень в рифмоплета - похабника.
Чуть не одновременно с броском, по ушам резанул шквал уличных голосов, воздух со свистом прошел сквозь зубы в легкие, во всем теле образовалась какая-то невесомость и
– Эй, Гусь, что с тобой?
– обеспокоился Прош, подхватывая товарища под руки.
– Н...н... ничччего, - чуть заикаясь прохрипел студиозус.
– П... ппшшли оттссюда.
От падения его спасло только плечо вовремя подвернувшегося Николаса.
– Пошли, если сможешь...
– Проныра оглянулся.
– Там с этим неудачным покойником что-то произошло. Видать, допелся. Мне, честно говоря, эта его последняя песня, как-то не очень...
До скамьи подле странноприимного дома добрались в обнимку.
Фамулус усадил Шлеймница, а сам побежал узнавать, что случилось у фонтана.
В это время из хостилиара вышел отец Пауль. Наряженный в парадные, а не дорожные одежды, священник выглядел весьма внушительно, Густав его сразу даже и не узнал. В темно - синем скапуляре[78]
, обшитым серебряной нитью, черно - фиолетовой рясе, на голове - пелеус, цвета индиго... Милитарий остановился рядом с алхимиком, делая рукой знак "сиди дальше":
– Что случилось, лим? Чего такой бледный?
– Все в порядке, дом патер... наверное, устал, голова слегка закружилась, - субдьяк только сейчас разглядел кресты, выбитые золотом на груди в ткани накидки. Сосчитал. Получилось восемь. Оказывается, bellator Christi весьма непростой воин! С двенадцатью убитыми импурами могут и в епископы посвятить! Восемь уже есть, осталось не много.
Видя легкое замешательство нового подчиненного, капеллан успокоил:
– Ты не барышня, не к лицу служителю Церкви и святого Лулла страдать от недомоганий. Скоро нешпоры... помолись архангелу Рафаилу, об укреплении здоровья ближних. И я о тебе не забуду, - проявив заботу, фон Хаймер переключился на другое.
– Что здесь случилось, почему народ так волнуется?
– указал подбородком на толпу зевак.
– Не знаю...
– Густав и вправду не знал, попал он в стихоплета, или нет. Может, тот сам поскользнулся и упал в фонтан.
Прибежал взволнованный Николас, поклонился отцу Паулю, испрашивая разрешение говорить. Получив кивок, Проныра торжественно объявил:
– Сегодня день полон Знамений Божьих! Бог сохранил жизнь этому бедняге, послав безоар, Церковь наложила епитимью... и когда он нарушил данный обет, Длань Господня его покарала. С небес упал камень, угодив трубадуру прямо в челюсть. Выбило три зуба и повредило язык. Теперь, когда он сможет говорить, речь окажется весьма невнятной. Ха! Поделом, негодяю!
Густав вымученно улыбнулся. Он уже раскаивался за свой поступок, что поддался эмоциям, если не этот, так другой петь будет... да и молве глотку камнем не заткнешь. Зря он так с этим трубадуром. Но кто знал? Ведь Гусь метил в живот, а не в голову... хотел, чтоб певун в воду упал. Вот уж действительно, вмешалось Провидение!
Капеллан неожиданно в упор взглянул на Шлеймница.
– Говорите, Длань Господня? Знамения и чудеса? Да, иногда они случаются. Особенно, когда человек входит в торн[79]
... Ладно... сейчас не место и не время. Приходи в себя, лим, после службы можешь мне понадобиться. Город тебе знаком? Вот и хорошо. Прогуляемся перед ужином...
ГЛАВА 4
***
Комтурия Ордена Святого Доминика в Тюрингии считалась довольно крупной. В двух аббатствах, пяти монастырях и двенадцати общинах, служило более пятисот братьев - монахов, неустанно боровшихся с врагами Господа, Церкви и Рода Человеческого: ведьмами, колдунами, слугами Азазеля, Пришлыми, вальденсами[79.1]
, и, просто - еретиками, заботясь о чистоте веры и душе добрых католиков. Работы у братьев хватало. Зульский малефик, шпионы Джабана, прочесывание территорий после очередного Дождя, поиск и уничтожение книг из index librorum prohibitorum[79.2]
, инспекции, следствия, допросы... Магистр Оген фон Мельцер, комтур Ордена, все еще крепкий рыцарь, чуть старше пятидесяти лет, в своей Эрфуртской резиденции бывал редко. Но в утро следующего за Пентекостом понедельника, он находился в рабочем кабинете и слушал отчет Дедрика Кинцля о делах в Аллендорфе.
Если говорить точнее, то Кинцль свой доклад уже закончил и теперь, сидя в крайне неудобном кресле, почтительно ожидал, пока Магистр просмотрит письменный рапорт. Спустя четверть часа, фон Мельцер снял очки, протер покрасневшие от постоянного недосыпа глаза и, в задумчивости, уставился куда-то за спину каноника. Прошло еще около пяти минут, прежде чем комтур нарушил молчание:
– Хорошая работа, брат Дедрик. То, что тобой сделано в качестве визитатора, заслуживает всяческих похвал. А вот то, как провел допрос Шлеймница... неделю карцера!
– голос магистра звучал хрипло, словно рык медведя, сказывалось давнее ранение гортани.
Каноник смиренно опустил голову. Ели бы отец Оген и вправду был недоволен, то этот разговор происходил бы в другом месте... и с другими собеседниками.
– Ты применил к нему наши стандартные методы, совершенно не заботясь о результате и последствиях, - магистр взялся поглаживать усы и короткую седую бороду, выдавая некоторую внутреннюю обеспокоенность.
– Вместо того, что бы использовать неожиданность приезда, ты, рассчитывая на испуг, дал студиозусу время подготовиться... и в итоге - кроме подозрительности и настороженности - ничего не получил. А какова была твоя задача?